Кто-то говорит. Очень тихо, почти не слышно. Какая-то возня в прихожей. Щелкают замки, и квартира погружается в тишину. Голова болит немилосердно! Во рту сухо и противно. Что там обычно говорят? Грузовик с какашками перевернулся? Ну да. Примерно так…
Карина разлепила глаза. Белый натяжной потолок. В центре большой кружок, над окном три поменьше и еще два у шкафа.
Девушка повернула голову — там сразу же покатился тяжелый шарик — зажмурилась, а потом открыла глаза и огляделась. Куда это ее занесло? Серо-синие обои. Над кроватью, где лежала она, постер с каким-то спортсменом. В ногах у кровати угловой серый шкаф с зеркальной дверцей. Напротив — серый письменный стол. Серое кресло задвинуто аккуратно. Учебники стоят ровно на своих полках; карандаши и ручки в высоком синем стакане. Ноутбук закрыт и задвинут. Чистота такая, что мгновенно стало стыдно за бардак на собственном столе… Рядом со столом шведская стенка, но какая-то навороченная: верхняя перекладина сильно выдвинута вперед, видимо, для того, чтоб удобно было подтягиваться. А рядом со стенкой на массивной стойке синяя боксерская груша. И всё такое стильное. Всё подобрано со вкусом и в тон. Как надо.
Нет. Здесь она впервые. Куда же ее занесли вчера пьяные ноги? Как она оказалась здесь?
Кое-как поднявшись на ноги, девушка подошла к окну и выглянула. Перед домом пятиэтажка, а за ней шоссе.
— Странно… — пробормотала она и облизала сухие губы. Пить хотелось смертельно!
Ее еще качало. Голова ужасно болела, хотелось пить, но страшнее всего: она не понимала, где находится. Проходя мимо шкафа, девушка вздрогнула и едва не вскрикнула. Присмотрелась и выдохнула, а потом подошла ближе к зеркалу. А видок-то шикарный! Большая, явно мужская, футболка прикрывала попу. На ногах и правой руке длинные красные полосы — следы от ремня, которым хлестала эта бешеная. На шее тоже выступил след от ремня. Карина оттянула горловину футболки вниз — полоса убегала ниже. Волосы торчат в разные стороны, а опухшее лицо выглядит однотонной серой маской.
Вчерашний день вспоминать не хотелось…
Полиция. Узкий душный темный коридор. У кабинета следователя ряд стульев. Подружка Настя, снимавшая видео, была с мамой и папой. Ржевская с отцом. А Карина была одна. Мать так и не приехала. Чтобы не казаться ущербной, Карина, развалившись на своем стуле, жевала жвачку, надувала пузыри. Те лопались в скорбной тишине. Она уже сказала, что проще вызвать бабушку с дачи. Нет. Нельзя. Ответственность за ребенка несут родители. Карина помахала паспортом: ну да, через полгода ей будет восемнадцать. НО! Только через полгода, а разговаривать нужно сейчас и улаживать нужно сейчас. Родители Насти стали негодовать и качать права. Ржевский молчал, сложив руки на груди. И тут откуда-то из темноты коридора к кабинету подошла классная. Не просто подошла, практически подбежала и встала, закрыв собой Карину от агрессии родителей Насти. Она тяжело дышала, видимо, спешила сюда.
Из кабинета вышел следователь. Классная жестом фокусника выдернула из сумки какие-то бумаги и сунула их капитану. Следователь уткнулся в них носом, быстро пробежал глазами.
— А отец? — спросил он.
— Он уже едет. Выехал четверть часа назад. Но Выборг… сами понимаете, пока доберется, — ответила Елена Николаевна.
Мужчина кивнул, распахнул дверь в свой кабинет.
— Проходим…
Карина молчала. Ей нечего было говорить. Не хотелось что-либо объяснять психологу и женщине в погонах. Да, сделала. Просто так. Нет, бить не собирались. Просто поговорить. Снимали зачем? А сейчас все дети снимают, не знали?
Хотелось уйти. Хотелось домой. Паршиво…
Еще хотелось плакать… Хотелось, чтоб пожалели…
Елена Николаевна сидела рядом, вцепившись обеими руками в ручки своей сумки. Она ни разу не посмотрела на Карину. Ну и пусть. От нее даже мать отвернулась. Что ей какая-то там училка? Пф…
— Я бы попросила вас, господин Петров, выбирать выражения! Здесь женщины и дети! — вдруг выдернул из мыслей ледяной голос классной. Карина посмотрела на нее.
Та глядела на отца Насти, а в глазах…
— Дети? — рявкнул он и прыснул в кулак, насмешила, дескать.
— А вы свою дочь за ребенка уже не считаете? — прогремел голос Ржевского.
Настин папаша сразу капитулировал, глянул на дочь и отвесил ей тяжелый подзатыльник. (Он же не мог отвесить такой подзатыльник отцу Вероники!). Настя тут же заревела. Ее мать шикнула на мужа, но сама тут же отвернулась.
— Так опозорить нас! — прошептала она.
И Карина улыбнулась. А ведь правда! Нет папы, нет мамы, и никто тебе не скажет, что ты кого-то там опозорила, а собственный позор… Да плевать!