Тимка так и проносил Леру весь день. В «травме» была гигантская очередь, вьющаяся змейкой вдоль коридора. Девочку даже не хотели принимать, отсылали в Гатчину, и маленькая мама растерялась. Стояла рядом с врачом, крутила в руках Лерину карточку, поджимала губы. Тим держал Леру на руках, смотрел на уставшего врача, говорящего нервным, но в то же время безразличным голосом, и начинал закипать.
— Везите в Гатчину, наша ЦРБ закрыта из-за ковида, — бросил травмотолог и уже взялся за ручку двери.
— А главврач у вас где? — сказал ему в спину Тимофей.
Мужчина обернулся, смерил парня взглядом.
— Жаловаться все горазды! Что он потерпеть не может? — вспыхнул доктор.
— Кто? Главврач? — не понял Тим.
— Мальчик, что вы держите на руках!
— Это девочка! — хором воскликнули мать Леры и Тим.
Лерка мгновенно вспыхнула до корней волос, и стала дергать парня за форму, чтоб тот поставил ее на пол: одна-то нога у нее есть, постоит! Врач еще раз бросил взгляд на пациентку, и девочка почувствовала, как горят уши. С чего бы? Не первый раз ее путают с парнем…
— Она подвернула ногу на Зарнице, и вы отправляете ее в Гатчину, даже не поставив диагноз? Она, между прочим, чемпионка Мира по рукопашному бою. Честь страны на соревнованиях отстаивает, а вы даже осмотреть не можете? Подожди, Лера. Хороши мы будем: приедем в Гатчину, сделаем рентген, а там просто ушиб! Над вами же и посмеются…
— Тимофей, — с укоризной пробормотала маленькая мама.
Но парня уже несло.
— …при чем посмеются ваши же коллеги. Мы же не просим, чтоб вы нас вне очереди посмотрели, мы подождем. Ей больно, но здесь, в принципе, нет здоровых, у каждого что-то болит. А про главврача я спросил, потому что знаю, что он хирург и сумеет поставить диагноз.
Уваров промолчал о том, что главврач — одноклассник мамы и уж точно поможет. Травмотолог посмотрел на наглого парня, на девчонку, которую тот держал на руках (и с чего он решил, что перед ним мальчик, непонятно… видно же, что девочка), вздохнул. Принимать поражение не хотелось, но в словах парня была доля правды.
— Ладно, ждите, — буркнул он и зашел в кабинет.
Ксения Николаевна перевела глаза на Тимофея, но тот смотрел на Леру. Смотрел тепло. И столько заботы, нежности было в этом мальчишеском взгляде, что мама даже растерялась.
— Эй, парень! — вдруг крикнули от окна.
Тим оглянулся. Там несколько человек отодвигали от окна связку кресел, освобождая проход к окну с широким подоконником.
— Неси сюда девчонку, — позвали они, — она, конечно, мелковата, да и ты здоровый, но ручонки, поди, отваливаются.
Очередь зашушукалась, и Тим обвел взглядом людей. Он был прав. Здесь не было здоровых. В этом крыле даже пахло как в процедурном кабинете: йодом и спиртом. А еще мазью Вишневского. Он сам не раз сидел в очереди к травмотологу, знал: если на человеке нет повязки, не значит, что он здоров. Дачный сезон в разгаре, поэтому сейчас в очереди так много пожилых, а те парни, что отодвинули от окна кресла (один с ногой в гипсе, второй с рукой, примотанной к телу) скорее всего, неудачные гонщики на квадроциклах. Тим подошел к окну, опустил девочку на подоконник, и только тогда почувствовал, как задрожали руки.
— Спасибо, — сказал он парням.
— Спасибо, — эхом повторили мама с дочкой.
— Да чего там! — усмехнулся один, показав в улыбке щербатый рот.
— Реально чемпионка? — спросил второй.
Лера смутилась, Тим ухмыльнулся:
— Реально! А что? Не похожа?
— Да мелкая…
— Блоха тоже мелкая, а кусает больно, — ответила Лера любимой дедушкиной фразой.
Парни загоготали, очередь заулыбалась. У Ксении Николаевны вновь зазвонил телефон, и она отошла поговорить. Лера осталась с Тимой один на один. Очередь не в счет. Лера ее и не видела: Тимка словно отгораживал своей широкой грудью девочку от остального мира. Парень разминал руки и на Леру не смотрел, глядя куда-то в окно. А она смотрела на него, и что-то новое трогало душу, дергая за какие-то неизвестные струнки. Но тут Тим опустил глаза, и взгляды встретились. И холодное северное небо засверкало, заулыбалось, залучилось, и Лера почувствовала, как в животе образуется пустота, но не холодная, которая появляется от страха, а теплая, даже горячая, настолько горячая, что лицо вспыхнуло.
А он смотрел в медовые глаза и едва сдерживался, так хотелось поцеловать. И не гормоны тому виной. Вернее, не совсем гормоны. Тимка понимал: то, что он чувствовал в тот вечер с Кариной, те поцелуи — всего лишь декорация, всего лишь увертюра перед основной частью. В них было желание и не более того. Сейчас же он чувствовал иное…