Твоя заря

Утро погожее, погода летная, возле здания миссии друзья провожают Заболотного. Приятно видеть, сколько у него здесь людей близких и дружелюбно настроенных, преимущественно молодых, но в своем деле опытных и вполне знающих цену своему старшему, в жерновах жизни испытанному коллеге. И когда взрослые, а особенно дети желают сейчас Заболотному счастливого полета, то чувствуется, что тут не только долг вежливости, а что делают они это от всей души. День рабочий, и в аэропорт могут поехать не все, кто хотел бы. Кроме жены, которая ничем не выдает перед провожающими горечи разлуки, Заболотный разрешает проводить себя в аэропорт и мне, как «представителю Терновщины», а также и нашей мудрой не по возрасту, сосредоточенной сейчас на каких-то своих мыслях Лиде вместе с ее мамочкой, шутя уверяющей, что без нее аэродромная служба разрешения на вылет не даст.

Итак, Заболотный летит!

Плащ переброшен через руку, «атташе-кейс» в руке, и сам он, наш мистер Кирик, в хорошем настроении, с малышами шутит, выделяясь высоким ростом, цветет сединой над всеми, кто собрался возле миссии проводить его.

За руль «бьюика» садится Софья Ивановна впервые после длительного перерыва, вызванного дорожной травмой, и друзья ее подбадривают: наконец-то машина в руках настоящего водителя, относящегося с должным уважением к правилам! Рядом с женой садится Заболотный, мы втроем устраиваемся на заднем сиденье и уже через какую-то там минуту несемся в потоке машин, в каньоне улиц, где царит безветрие и низко висит смог, темный туман, к которому, пожалуй, и за сто лет не привыкнешь.

«Бьюик» наш то набирает скорость, то едва ползет, улицы запружены множеством машин, Заболотная удивляется:

— Еще больше их стало, что ли? И до часа «пик» вроде бы далеко…

Автомобили идут впритык, крыло к крылу, похоже, что мы вот-вот кого-то притрем или, наоборот, нас кто-то прижмет и фары наши и подфарники только захрустят, однако Заболотная и впрямь показывает здесь незаурядное водительское умение, есть у нее чутье, необходимое именно для таких ситуаций: каждый освободившийся сантиметр она тут же использует, автомобиль в ее руках на редкость послушен, умен, он избегает, казалось бы, неизбежных столкновений, медленно, но неуклонно продвигаясь дальше и дальше.

То и дело возникающие задержки, неожиданные остановки, кажущиеся бесконечно долгими, и еще более продолжительные стоянки перед светофорами требуют стальных нервов, и они, бесспорно, у Софьи Ивановны есть — сталь и нежность, без сомнения, в ней соединились. От Тамары Дударевич уже слышим нервные проклятия этой дорожной сутолоке, а из уст водителя ни слова упрека, ни тени недовольства, словно так и должно быть, зачем же сетовать на обстоятельства, которые ты изменить не в состоянии? Через тоннель Заболотная не едет, щадя Лиду, с которой однажды случился обморок, когда в каком-то тоннеле образовалась огромная пробка и движение долго не удавалось возобновить. От выхлопных газов даже кое-кто из взрослых тогда угорел, слабые здоровьем теряли сознание в тоннельной дыре. Однако по этой, верхней дороге движение нам дается с трудом, никак не можем вырваться из затора, поток, подчиняясь своим законам, несет нас совсем не с той скоростью, какая нам нужна, чтобы вовремя прибыть в аэропорт.

А в пригороде, где, казалось бы, должно быть просторнее, перед светофором в центре площади весь этот плывущий стальной ледоход и вовсе остановился, словно наткнувшись на какую-то мощную запруду, непонятно замер во всех направлениях. На важнейшем перекрестке дорог вдруг это неожиданное — стоп! Почему? В чем причина? Как бы там ни было, но пробка! Да еще какая! Озабоченные водители выглядывают из кабин, хотя дорога, собственно, и не просматривается, она забита намертво, железу машин конца-края не видно, одни только стальные их спины блестят.

— Не пробка, а суперпробка! Вот вам призрак будущего, — замечает Тамара Дударевич, а Лида к словам матери добавляет, что всегда так получается, когда торопишься…

Застряли, кажется, надолго. И это когда до аэропорта уже рукой подать…

— Что же будет? — спрашивает Лида неизвестно кого.

— Будет то, что будет, чему быть, того не миновать, — отвечает Заболотная терпеливо-спокойно. — Придется ждать.

Но разве ждать — это для Заболотного, разве вы не знаете его характера?

— Нужно, братцы, разведать…

Не успела Соня ни возразить, ни согласиться, как он уже нырнул между машин, длинноногий, широко шагающий, отправился вперед выяснять: что там? Такое впечатление, что он шагает прямо по машинам, по застывшей массе разноцветного лакированного металла — видим удаляющуюся его седину и бледное лицо, когда он оглядывается с любопытством по сторонам, а потом привычно кричит кому-то «о′кей!», хотя какой там «о′кей» — сидеть в этой пробке, изнывать в этом замершем железном вавилоне…

Итак, снова испытание нервам, всеобщая неподвижность, духота, запах разогретых на солнце лаков, металла… К таким вещам здесь нужно привыкать.