Твоя заря

Мина Омелькович, стоя поодаль в хомуте, смотрел на них — как само око истории — с гневом и осуждением, он нарочно с себя хомута не снимал, упрямо выжидая, пока приедут из района уполномоченные и милиция, — пускай увидят его в таком позорище, пусть все газеты напишут, как здесь селькор Око страдал от несознательного элемента!

А в часы поражения самые воинственные из женщин в кутузке сидят, в каменном погребе у сельсовета, исполнители с дубинками их караулят, а Мина Омелькович время от времени сквозь щель в дверях умоляющим тоном ставит жене условия:

— Хочешь на волю — пиши заявление, что больше не будешь…

— Не дождешься, анциболот!

— Ну, прошу тебя… Вот бумага, пиши…

— Скалкой тебя испишу, дай — выберусь отсюда!

А когда уже Наталка оказалась дома после кутузки, — первым делом выбросила из сеней цветистый ковер, что незнамо как приплутал с хуторов к ее честной хате, и давай при полном собрании соседей рубить тот ковер щербатым топором — гех! да гох! из-за плеча по тканому узору-цветенью! «Не нужно мне кулацкого добра! Голая буду, а чужого нитки не возьму!»

Потом какое-то время в Терновщине царило затишье, и учитель Микола Васильевич, вернувшись из округа, куда он ездил на конференцию, даже шутил, узнав о наших событиях, все интересовался, не натерло ли холку Мине Омельковичу хомутом.

— Смейтесь, смейтесь, — говорил Мина, — а мне не до смеха… Я еще кое-кого из них отправлю чертям на обед! И ключи от церкви заберу, закрою их молельню!.. Пусть они, ведьмы, молятся тем, что в болоте!

И вот однажды сидим мы в классе, урок ведет Андрей Галактионович, солнце зимнее спокойно светит в окна, и ничто, кажется, не предвещает бури… Но вдруг — двери настежь, и перед нами вырастает запыхавшийся, до крайности перепуганный Мина Омелькович, заячья шапка на голове задом наперед, в руке связка больших ключей:

— Спрячьте меня! — хрипит он учителю почти безголосо. — Иначе — крышка! Церковь закрыл, а те ведьмы гонятся! Разорвут! В клочья разнесут!..

При их отношениях, казалось, Андрей Галактионович с возмущением выставит Мину за порог, а он, к величайшему нашему удивлению, молча кивнул Мине в конец класса — на Камчатку, а сам тем временем встал, распялся в дверях перед тучей женщин, что, вопя, налетали уже из коридора:

— Где этот анциболот с ключами? Где вы его спрятали, нечистый бы его на каменьях побил!

— Отдавайте нам его! Мало ему хомута! Шкуру с него спустим!

И впервые в жизни мы услыхали из уст Андрея Галактионовича неправду:

— Нет его здесь. Не было…

— Да сюда ж бежал?!

— Вам показалось. Успокойтесь и не срывайте мне, пожалуйста, урок!

Закрыв двери перед натиском взбудораженных наших матерей, Андрей Галактионович и дальше ровным голосом, будто ничего не произошло, рассказывал нам об ихтиозаврах да бронтозаврах, хвостатые изображения которых, засиженные мухами, с земских еще времен висят на картонах у нас в классе. Чудища эти, собственно, не так уж и давно — какой-нибудь миллион или сколько там лет назад! — купались в водах теперешних терновщанских балок с пасленами, где тогда переплескивались теплые, синие, как льны, моря, да пышно поднималась на островах вечнозеленая тропическая растительность. Рассказывая, Андрей Галактионович ни разу не взглянул в тот угол класса, где под задней партой нашей Камчатки, как самый проказливый ученик, сидел Мина Омелькович, зацепенев над связкой тяжелых церковных ключей. Пронесло! Жив остался Мина Омелькович, хотя и перетрусил здорово…

Не только Терновщина, бурлит в эти дни вся округа. Там шарят, там описывают, а там уж где-то, слышим, продают с молотка. На Чумаковщину, в близкие и далекие хутора — Кишки, Масычи, Порубан — слобода посылает бригады комнезамовцев, активистов, готовых душу вытрясти тем, кто хлеб гноит в ямах, кто поставлял коней махнам, посылал сыновей своих в банды, а теперь с вилами бросается, когда приходят описывать или доводить им план до двора.

Настроение взрослых передается и нам, школьникам, в классах у нас неспокойно, — утром, когда приходим в школу, всюду в классе накурено и наплевано, целую ночь здесь шли баталии, все это отцов и матерей наших касалось, так нам ли стоять в сторонке? Многие из нас теперь в красных галстуках, этим мы обязаны Миколе Васильевичу, благодаря ему организован в школе пионерский отряд, и настроение у ребят такое, что пусть только скажут куда, сейчас нам и кулацкие обрезы не страшны. Потому что если уж вы юные пионеры, то ни в чем не к лицу вам отставать от взрослых, место ваше, друзья, на острие событий!