Твоя жена Пенелопа

Хотя, когда свернули с большой трассы на проселочную дорогу в Перегудино, стало как-то повеселее. Снег под елками еще беленький лежал, солнце красиво вспыхивало сквозь стволы. Даже небо здесь казалось более чистым. И воздух вкусным.

Въехали в распахнутые настежь ворота, Никита чертыхнулся тихонько – весь асфальтовый пятачок стоянки был занят машинами. Гости, стало быть, уже понаехали. Пришлось оставлять машину на взбухшей проталине с жалким ершиком прошлогоднего газона – к дому уж вовсе нельзя было проехать.

А от дома навстречу им неслась музыка. Между прочим, классическая, «Болеро» Равеля. Нина подумала вдруг с невесть откуда взявшимся сарказмом: ну как же мы без Равеля-то в день рождения! Культурные, черт возьми. Такие, да. Родились под Равеля и умрем под Равеля. Лучше бы дорогу нормальную к крыльцу сделали…

Подумала – и устыдилась нечаянного сарказма. Слишком уж явно от него злобным плебейством попахивало. Вот же! Убегаешь от него всю жизнь, и вдруг, откуда ни возьмись…

Около крыльца замешкалась, попинала кучку рыхлого снега в попытке очистить ботинки от налипшей грязи. Никита легко взбежал на крыльцо, распахнул дверь…

Послышался возглас Ларисы Борисовны, как всегда, немного насмешливый. Вроде того – заявился наконец любимый сынок, а мы тут и ждать устали. Заторопилась следом за Никитой – неловко как-то поздравлять по отдельности. Нина подумала, что он мог бы и подождать ее, между прочим! Придержала рукой дверь…

– Ты один, Ники? А где же твоя молчаливая Пенелопа?

В первую секунду Нина не поняла, о ком это Лариса Борисовна говорит – молчаливая Пенелопа… Потом вдруг озарило – так о ней же! Ничего себе погоняло…

– Я здесь, Лариса Борисовна. Здравствуйте. Поздравляю вас с днем рождения.

– Ой, Ниночка! А я тебя сразу и не заметила! – весело расхохоталась именинница, ничуть, кстати, не смутившись. – Надеюсь, ты не обиделась на Пенелопу? Это я в смысле удивления – как ты нашего обалдуя до сих пор терпишь…

Врет. Не было в ней никакого удивления. А вот насмешливой снисходительности было сколько угодно, ешь полными ложками. Кстати, очень обидной снисходительности. Особенно на фоне «нашего обалдуя», с большой гордостью и любовью произнесенного.

– Раздевайтесь, ребятки, проходите! Все уже собрались, только вас ждем! Ниночка, куртку можно повесить вон там… Кажется, свободный крючок есть… Нет? Ну, пристрой куда-нибудь сама…

Гости. Родственники, друзья. Все лица уже знакомые. Глаза блестят от принятого натощак аперитива, одна из юных кузин выплясывает вокруг накрытого стола что-то невообразимое под Равеля. Взмах рук, излом в тонкой талии, лицо смешливо трагическое. Хохот, аплодисменты.

– Таточка, в тебе пропадает Айседора Дункан! Больше экспрессии, Таточка!

Это отец Таточки, Константин Борисович, младший брат Ларисы Борисовны. Плотный мужчина, вальяжный, с большими залысинами по бокам высокого умного лба. А мама Таточки у окна, вся окутана ажурной сиреневой шалью, как туманом. Очень загадочно смотрится. Даже вдруг всплыло в памяти что-то поэтическое – дыша духами и туманами…

– О, Ник! Привет! – подлетев в безумном танце, картинно закинула ему на плечо руку Таточка и подставила щеку для поцелуя.

– Привет, Татка… Это что у тебя за мазурка с выходом из-за печки? Похоже на весеннее обострение! Дядь Костя, ты ей больше не наливай сегодня, иначе может превратить молитву в фарс!

И опять – общий хохот. Лица доброжелательные, солнце в окно шпарит, от накрытого стола нельзя глаза отвести. Все красиво, культурненько до изнеможения. Тарелки на подтарельниках, салфетки крахмальными домиками, даже шампанское в ведерке со льдом. Фу-ты, ну-ты…

Да что же это, опять в мыслях к плебейскому сарказму потянуло! Ну чего она, в самом деле? Что за мнительность такая, ей-богу? Нельзя же так! Да, может, и не место ей здесь. Да, другого поля ягода, пустили Дуньку в Европу. Но ведь они ей так же радостно улыбаются навстречу, как и Никите! И Татка подлетела, чмокнула в щеку! И дальше – по кругу… Глаза, лица, вежливо сакраментальное «как дела, Ниночка?». Обычные дежурные приветствия… А мама Татки даже комплимент сказала – красиво, мол, похудела, молодец! И это ничего, что вовсе она не худела, а наоборот, слегка поправилась за зиму…

Нет, ничем она от них не отличается. А дурацкий сарказм – это самозащита, результат собственного пугливого уничижения, только и всего!

– К столу, друзья, к столу! – призывно всплеснула маленькими ухоженными ладошками Лариса Борисовна. – Все, больше никого не ждем! Мужчины, открывайте шампанское!

Расселись довольно быстро, наполнили бокалы, застыли в ожидании главного тоста – за дорогую именинницу. Конечно же, первое слово – Льву Аркадьевичу. Он вообще был мастер произносить тосты, а сегодня ждали особенной изюминки в здравице. Как-никак, для любимой жены…

Поднялся со стула, держа бокал с шампанским в руках. Молчит, улыбается задумчиво. Ага, паузу держит… Разглядывает, как поднимаются со дна бокала шустрые пузырьки. Ну, слишком уж долго! И без того торжественности момента нагнал, хватит!