Степа сделал знак Гоше, чтобы тот замолчал, и попробовал дозвониться в больницу. С десятого раза это ему удалось.
– Вера Калганова? – переспросила регистратор. – У нас такой нет.
– То есть? А, да, точно. Я забыл фамилию. Сейчас… Я знал, нашел ее паспорт, я звонил…
– Молодой человек, вы понимаете, что в больницу звоните? Вы что? – ответила ему регистратор. – У меня люди стоят, ждут, и звонки каждую минуту. Вы что хотите? Кого ищете?
Степа растерянно посмотрел на Гошу.
– Не помнишь, как мамина фамилия?
Тот помотал головой.
– Ее утром привезли к вам, мне в «Скорой» сказали, что в вашу больницу. Вера. Имя довольно редкое.
– Да как я по имени искать буду? – рассердилась регистратор.
– Вспоминай быстро, ты совсем глупый, что ли? – Степа толкнул Гошу.
– Не знаю. – Гоша, перемазанный шоколадом, еще заплаканный, быстро заталкивал огромные куски шоколада в рот так отчаянно, что Степа даже схватил его руку с очередным куском.
– Ладно, – вздохнула регистратор. – И почему я добрая такая? Вера, говоришь? По «Скорой»? У нас сегодня всего семь по «Скорой» было… Так… В какое отделение?
– В реанимацию.
– Так. Да, есть Вера. Вера Соколова. Тридцать семь лет. Состояние средней тяжести, стабильно тяжелое.
– А что с ней? Не вешайте трубку.
– Да не вешаю я. Написано – температура нормальная, стабильно тяжелое. Всё. Остальное врач скажет.
Степа посмотрел на Гошу.
– Может, зря мы с тобой уехали? Может, ей надо что-то? А где мне быть? У вас, что ли? Странно это… И тебя не оставишь… И дед у тебя странный такой…
– Он псих! – выкрикнул Гоша.
– Да я в курсе. Ладно, поехали.
Степа выехал на трассу.
– Я есть хочу! – Гоша стал с заднего сиденья теребить Степу. – Мне скучно. У меня телефон садится. Заряди мне телефон.
– Шоколад ешь.
– Не хочу больше… Вот тут болит… – Гоша ткнул себя в живот.
– Разбаловала тебя Вера и заболела поэтому, что ты такой вот… неадекват…
Степа увидел испуганный взгляд Гоши в зеркале.
– Ладно, шучу!.. Успокойся. Еще часа два ехать, а там у моих родителей поедим. Сиди тихо, не мешай мне, тогда быстро доедем.
Через какое-то время Степа взглянул в заднее зеркало – мальчик уснул, сжимая недоеденную плитку шоколада в руке. Через час быстрой езды по практически пустой дороге Степу тоже стало клонить в сон. Чтобы не заснуть, он пытался вспоминать стихи, которые когда-то учил наизусть. Ведь где-то в его голове они есть. Строчка, полстрочки, обрывки строфы без начала и конца. Лермонтов, Пушкин, Некрасов… Мама так всегда любила Некрасова. Маленький, он легко запоминал с ходу несколько строф, мама удивлялась и радовалась.
В голове неожиданно возникли строки – он недавно прочитал где-то в Сети и был потрясен – это же про него. «Я еще постою перед наглухо запертой дверью… Я еще постараюсь, конечно, взлететь хоть разок…» И в конце: «Побреду восвояси – смотреть зачарованно в бездну, в идиотской надежде, что бездна заметит меня…»[1]
Степа повторял и повторял эти последние магические слова – «что бездна заметит меня…» Как же зовут поэта? Надо снова найти его и еще что-то почитать, может, в других строках Степа получит ответ на какой-то свой вопрос, самый важный. Как там дед Матвей сказал про «призвание»? А у него актерство – призвание или так, случайно выпавший ему проигрышный билет? Думал, что выиграл, а на самом деле, выходит, пока все только проиграл.Мама в теплой длинной кофте, накинутой на домашнее платье в мелкий цветочек, которое так хорошо помнил Степа, открыла дверь, не спрашивая, кто пришел, и ахнула.
– Степка! А что же ты не позвонил!.. Я бы приготовила… А я, главное, весь день волнуюсь как-то, всё о тебе думаю… Чувствовала, что ты едешь ко мне, не знала, но чувствовала. Ну-ка… А кто это там такой?
Гоша шагнул из-за двери, молча глядя на Ольгу Петровну. Она же, внимательно рассмотрев мальчика, медленно поднесла руку ко лбу, качая головой, и выдохнула.
– Так, Степка… Ясно… Ну, я что-то в этом роде и предполагала… Ну, ботинки оба снимайте и проходите, не стойте в коридоре. Как же зовут твоего… – Степина мать нерешительно остановилась, посмотрела Степе в глаза, он лишь покачал головой. – Ладно, хорошо… Как зовут тебя? – спросила она мальчика.
– Гоша, – не очень охотно ответил тот, перетаптываясь с ноги на ногу.
– Хорошо, Гоша… – Мать опять цепко взглянула на Степу, потом обняла его, поцеловала. – Что-то ты, сынок, выглядишь усталым… Ты не болеешь? Не звонил нам столько… Я пыталась тебе звонить, телефон то отключен, то не отвечаешь… Что такое с тобой? Это твои вещи или мальчика? – Мать кивнула на большую сумку.
– Мои. Хорошо всё, мам. Вот Гоша очень голодный. Да и я поел бы…
Ольга Петровна отвела Гошу в ванную. Степа услышал, как Гоша что-то спрашивает, а его мать спокойно, как на уроке, убедительно, настойчиво ему повторяет. Хотел бы он сейчас поменяться с Гошей местами. Точнее, возрастом. Чтобы прийти домой, восьмилетним, чтобы мама заставила помыть руки, поесть, обязательно с хлебом, чтобы не нужно было думать о завтрашнем дне, о котором никак толком не думается. Потому что вообще непонятно, куда ему идти, что делать, куда себя девать.