Твоя звезда

– Им пишут сценарии. Наши журналисты насобирали сюжетов про этих «нищих». Во-первых, реальных нищих там нет, они никого не пускают. Нищий – иди на биржу труда или еще лучше – записывайся к губернатору на прием и проси – денег, квартиру, дом отремонтировать, от которого полстены после пожара осталось… А тут стоят у нас какие-то загадочные люди с очень интересными «легендами». С виду вполне приличный человек, похож на старого профессора, стоит с одним словом: «Помогите». Старый клетчатый пиджак, шейный платок, на вопросы не отвечает. Доброжелательная, аккуратно одетая девушка держит табличку: «Ищу маму, пропала, езжу по соседним областям, помогите, нужны деньги на билеты». Молодой человек сидит с табличкой: «Оперный певец, лишился работы, на нервной почве потерял голос. Нужны деньги на лечение». И так далее, всё так интеллигентно, небанально, непривычно. Никто этих людей не знает, живут они не у нас, откуда-то приехали, куда-то уезжают, меняя место и сценарии.

– Не от хорошей жизни люди становятся попрошайками, мам, даже если это их работа, и они не сами это придумывают, а кто-то их нанимает, – проговорила Катя.

– Да, конечно! Я согласна! Так мне как раз прислали ролик какой-то журналистки, там именно такая мысль, и его должны были показать по местному телевидению, но, как я понимаю, каким-то загадочным образом этот ролик растворился, нигде его теперь нет. В Ютьюбе недоступен, то ли она не захотела его ставить, то ли еще что…

– Еще что, мам, – сказала Катя.

Елизавета посмотрела на дочь.

– Ты в курсе?

– Мам, я этот «ролик», как ты выражаешься, снимала.

– Ты? Ты снимала про наших нищих? Подожди… Ничего не понимаю… А фамилия там разве твоя?

– Бабушкина. Просто неудобно было снимать фильм о твоей области в качестве твоей дочери.

– Смешно. Кать, а при чем тут вообще ты? Ты же… Ладно, потом. Володя! Паркуй машину подальше, уже люди собрались, не хочу подъезжать прямо на митинг. Пешком приду.

– Как у тебя всё… мам… – задумчиво и вовсе не зло, а скорее, с интересом проговорила Катя. – А я… Я решила снять документальный фильм о твоей области, о нашей области, вообще-то это моя малая родина, это так теперь называется, в частности, о нищей мафии.

– Ты же не журналистка, Катя! И не кинорежиссер, насколько я знаю.

– Мам, чтобы снять фильм, достаточно иметь идею в голове, желание и камеру, хорошего грамотного оператора, а потом смонтировать то, что сняла. Пользоваться монтажной программой только ленивый не научится. Вот и всё.

– А когда же ты это делала? Ты у меня год не была.

– Я приезжала летом, мам. Просто…

– Ты приезжала и – не пришла? – Елизавета, которая в этот момент выходила из машины, на секунду замерла.

– Нет, почему… Я приехала, тебя не дождалась, поговорила с твоим… – Катя хмыкнула, – мужем. Мне хватило. Я ушла, сняла номер в гостинице. Не хотела оставаться в доме, где есть такое существо.

Степа, всё время молчавший, сказал:

– Понятно.

Елизавета от неожиданности засмеялась:

– Тебе понятно? Ну, тогда… Всё, дети… – Она быстро взглянула на Степу, и он уловил что-то очень сложное во взгляде – и какой-то вопрос, и обиду или разочарование, и насмешку, и в то же время снисхождение. – Не ходите за мной, я одна пойду. Вы тоже, – махнула она охранникам, – в сторонке постойте, не маячьте рядом!

– Елизавета Сергеевна… – начал было один, – не положено…

– Нет.

– А если бросят чем-то?

– Бросят – значит, такая моя судьба. От своего кирпича не уйдешь.

– Моя мама всегда говорит: «Береженого бог бережет», – пробормотал Степа, растерявшись от всей просто нереальной ситуации.

Митинг в десять утра, в городе, где он никогда не был и не собирался быть, Елизавета, ее дочка, так на нее похожая и в то же время другая, может быть, оттого, что вполовину моложе, обе такие яркие, наполненные чем-то очень интересным, обе теплые, улыбчивые, непредсказуемые, рядом с ними хорошо и немного тревожно…

– Я обязательно познакомлюсь с твоей мамой, Степа, уверена, нам будет о чем с ней поговорить, – обернулась к нему Елизавета. – Всё. Пошла.

Охранники, потоптавшись несколько секунд, все-таки двинулись за ней поодаль. Катя взглянула на Степу.

– Давай тоже ближе к маме подойдем, только с другой стороны. Мне кажется, она напрасно так рискует. Мама – женщина, конечно, рисковая…

– Да, – искренне ответил Степа.

Катя остро взглянула на него, но ничего не спросила.

Степа ощущал себя очень странно. Так с ним бывает иногда во сне – надо играть роль, он уже вышел на площадку, на него направляют свет и камеры, а он не знает слов, не знает, что ему делать, и спросить нельзя. Рядом с этими женщинами жизнь идет как-то по-другому.

Народу на митинге сначала было немного, но люди всё время подходили. Степа смотрел на лица людей – молодые, пожилые, средних лет, много женщин. А он, если его спроси, сказал бы, что на митинги ходят в основном мужчины. Он стал вслушиваться в то, что говорят. Елизавета пока не выходила к микрофону, спокойно стояла недалеко от сцены, и многие, наверное, и не поняли, что приехала губернаторша.