Твоё слово

— Не за что, милая, — она поправила юбку, глядя на свою деревянную руку и не поднимая взгляд, — я вот что хотела сказать — тебе может быть неприятно это будет услышать — но ты все-таки не совсем права в этой ситуации, — я молчала, и Ева, поняв, что я не собираюсь это отрицать, продолжила, — ты еще совсем юная девочка и одна в этом городе, и Раш, в некотором смысле, взял над тобой опеку, понимаешь? И мы все тоже, потому что ты такая милая. Но мы волнуемся за тебя и стараемся оградить тебя от проблем, и нас всех немного расстраивает, когда ты как-будто бы назло продолжаешь их искать. Я понимаю, что ты вовсе не специально. Просто ты привыкла, что тебе везет, и не думаешь о возможных последствиях. Но, знаешь, везение тоже порой заканчивается…

Она говорила, говорила, но я ее почти не слушала. Опека? Мне что, пять лет?

Мысль третья: они не принимают меня всерьез, и считают, что знают лучше, как мне жить, и обязали меня слушаться, обосновывая это своим волнением. Кошмар…

— Я вижу, что ты меня не совсем услышала, давай мы все успокоимся и вечером поговорим?

— Хорошо! — улыбнулась я, закрывая за ней дверь.

Я допускала, конечно, что они тут все старше, умнее, опытнее и дальше по списку. И даже знала, что так и есть. Но на самом деле это значило только то, что они старше, умнее, опытнее и дальше по списку. И ничего больше.

Они могут думать что угодно обо мне и моем раздолбайстве, но каких-то особых прав на мою жизнь им это не дает вот вообще ни разу. И их волнение — это их эмоции, и меня они к чему не обязывают. Я и так старалась, насколько могу, фильтровать темы для статей. Но видимо это было зря. Я как будто сделал первый шаг назад, позволив им думать, что я и дальше буду отступать, если они посчитают, что надо. Я не хочу выстраивать свою дальнейшую жизнь, опираясь на то, насколько Раша или Еву взволнует тот или иной ее аспект.

За окном сверкнула молния, на секнду осветив комнату. Город как будто примолк в ожидании, и вдруг громыхнуло так, как будто разорвало небо. Начал накрапывать дождик. Я подползла к окну. От недосыпа заслезились глаза. Было обидно, но я не знаю точно, из-за чего. Как-то это по-дурацки. Пока я была маленькой, все бежали, сверкая пятками от возможности взять надо мной опеку, а теперь вот целая очередь: мама, папа и два брата-акробата.

Но мне-то это уже не нужно. Я уже давно сама со всем разобралась, и эта забота теперь вызывает только недоумение и легкое раздражение.

Мысль четыре: я съезжаю. Кошмар.

Я посмотрела на посылку с заказом, которую мне передал старик Лука. Если отработаю, денег должно хватить на вполне приличный вариант где-нибудь поближе к издательству.

Небо еще раз громыхнуло, и тут же вослед дождь за окном полил стеной, со злостью барабаня по крыше. В комнате стало еще темней, звуки бесконечного количества капель, разбивающихся о черепицу прямо над моей головой заполнили пространство. Я все-таки зажгла магический огонек, осветивший пространство на метр вокруг меня и открыла коробку. Прочитала письмо с предложением разоблачить коррумпированного члена Городского Совета, прослушала записывающие камушки, прислоняя их прямо к уху, чтобы было слышно хоть что-то в звуках весенней грозы. Выглядело все так просто и однозначно, что наваливалась тоска. Я решила, что не буду торопиться, тем более голос этого барона Арино мне понравился: веселый, злой и очень осмысленный. Такой голос не может принадлежать кому-то глупому.

О морально-этической стороне вопроса о нормальности взяток мне, выросшей в российской действительности, где взятки — неотъемлемая часть культуры и менталитета во всех слоях общества, вообще сложно было судить.

Практически всех моих знакомых в этом отношении всегда шатало по крайностям: либо взятки это зло, зло, зло; либо — так устроен мир, не мне его менять, пойду дам денег врачу из роддома, где будет рожать моя жена.

Я пока никакой твердой принципиальной позиции на этот счет себе не придумала, тем более что в придумывании твердых принципиальных позиций я никогда не была сильна. В большинстве случаев, мне всегда было легко понять аргументы разных сторон и представлять какую-либо из них, признавая логичность приличной части доводов оппонентов, выглядело скорее как кривляние. Кривлянием я, конечно, тоже порой занималась, но исключительно забавы ради. Эмоции редко застилали мне взгляд настолько, чтобы я могла всерьез встать в позу и доказывать какую-ту одну точку зрения, причем искренне. Ну вот сегодня такое со мной случилось.

И к чему это привело? К какой-то совершенно дурацкой ситуации, в которой я просто не хочу понимать чужие доводы, а мои никому не интересны. Ну и раз я пока не готова их понимать, то и думать об этом смысла нет.