Третий приплыл, когда я вообще почти ни с кем не общалась, кроме тестовых заданий для государственного экзамена, и к тому моменту я настолько изголодалась по общению, что фотографию полового органа в сопровождении сальной шуточки в личных сообщениях восприняла, как божью милость, и с разбегу начала выспрашивать у него про его интересы, хобби, домашних животных, ну и всякое такое. Присылала ему фотки распустившихся по весне одуванчиков, рассказывала, как готовлюсь к экзаменам. Мужик, конечно, немного прибалдел от моей настойчивости, но на наивной вере в чудо, точнее в то, что я захочу с ним изучить человеческую анатомию, продержался почти месяц. В какой-то момент и до него дошло, что сдаю я литературу и совокупляться готова только словесно и то, в таком взаимодействии я обычно выступаю в роли активной стороны, и мои домогательства не пришлись ему по вкусу, поэтому в какой-то момент он просто перестал отвечать на мои сообщения.
Поэтому сейчас, глядя на графа, которого мое присутствие в его спальне волновало только в том плане, что он волновался, успеет ли к вечеру организовать суд, чтобы на следующий день меня уже здесь не было, я осознавала, что нашла того человека, с которым смогу переписываться без всякого романтического и сексуального подтекста! Осталось только убедить его, что это чудесная идея. Пока что не получалось, но я в себе была уверена и не отчаивалась.
Я все так же сидела в кровати, растрепанная, помятая, но довольная тем, что у меня есть собеседник и все мысли можно занять именно им; следователь все так же сидел в кресле напротив, эффектно развалившись и закинув ногу на ногу, смотрел на меня чуть исподлобья, опираясь виском на кулак. Мы завтракали, точнее это я завтракала, а мужчина только пил кофе. В общем-то, только тогда, когда передо мной поставили поднос с едой, я осознала, какая голодная.
— Согласитесь, следить за мной будет совсем не сложно в ситуации, когда я сама буду писать вам о том, что происходит в моей жизни! — привела я новый аргумент в сторону дружеской переписки.
Граф слегка приподнял бровь, но взгляд даже не блеснул интересом.
— Мне не нужна переписка с вами, чтобы следить за вами.
— А зачем, — я проглотила наскоро дожеванный кусок бекона, — зачем это делать за казенный счет, тратить чье-то время и средства, если я сама же предлагаю вам регулярные отчеты о себе!
— Не уверен, что вашим отчетам можно будет доверять, — пояснил он.
— Как грубо! — вскинулась я и ударила себя в грудь, — я журналистка! Честная журналистка! Я пишу только правду и ничего, кроме правды!
— Не спорю, — кивнул следователь, — к нашему глубочайшему сожалению, в ваших работах мы не нашли ни слова лжи, — я самодовольно завалилась на подушки, попивая кофий и кивая в такт его словам, — но в преувеличениях, приуменьшениях, вырывании из контекста, перекручивание фактов и прочих методах донесении своей точки зрения не прибегая ко лжи, вы — профессионал почище герцога Мирная.
— А это кто? — уточнила я.
— Он работает над максимально понятными широкой общественности формулировками вещей, необходимых к публикации.
— Занимается пропагандой на благо Империи? — попыталась я перевести на понятный мне язык.
— Если вам так будет понятнее. И вообще, за все, что вы натворите в будущем, ответ теперь нести ему — он пусть за вами и следит.
Я уже начала думать над следующим аргументом, как в дверь робко поскреблись и, чуть отворив, в щелочку прошептали:
— Простите, что отвлекаю, Ваша Светлость, но там Его Высо…
— Пуская, — махнул рукой граф.