Твоё слово

— Вполне, — согласилась я, — так разве не логичнее бы было меня вообще отсюда не вытаскивать?

— Я бы на их месте так и поступил.

— И я тоже, — я кивнула, радуясь, что мужчина, кажется, уловил мою мысль, — если тебя что-то утомляет, от этого надо избавляться, а тут случай такой удобный подвернулся! Почему они тогда ждут меня и волнуются? — я вздохнула, почесав висок, — я всегда думала, что все вот эти вещи — ну там дружба, любовь, сочувствие, забота — просто социальные конструкты для наивных, возведенные в абсолют посредством массовой культуры… Что наша потребность в близких связях во многом обусловлена нашей верой в то, что без этого никак, что так должно жить; а наши представления о том, как эти близкие связи строятся — просто принятые в обществе и закрепленные в культуре стереотипы.

— Я не понял около половины тех слов, которые ты произнесла, — усмехнулся граф, — и советую тебе их больше не произносить, но общую мысль уловил. Ты считала, что некоторые способы взаимодействия, принятые в обществе — выдумка этого самого общества, — я кивнула, — хорошо. А что ты думаешь теперь?

— Не знаю… — я потерянно посмотрела на мужчину, — я не знаю, я запуталась.

— Ты уверена, что такие вещи нужно обсуждать со мной? — с надеждой спросил он.

— Конечно, потому что мы похожи.

У следователя дернулся глаз.

— Что привело тебя к таким неожиданным выводам? — он прищурил свои бледные глаза.

— Ну вы же тоже не умеете выстраивать с разумными близкие отношения, потому что считаете их выдумкой. Вы же не будете отрицать, что согласны полностью или почти полностью с тем, что я только что сказала?

Он промолчал, продолжая внимательно на меня смотреть, а я опять бросила взгляд на баночку с духами. Он проследил мой взгляд и почти незаметно вздрогнул.

— А теперь представьте, что это мы не правы, а они правы, — мы продолжали смотреть на прозрачную колбочку с бледно-желтой, чуть маслянистой жидкостью внутри, как будто она могла дать какие-то ответы.

* * *

Раш не подслушивал. Во-первых, это было нетактично, а еще немного унизительно; во-вторых, на данный момент, никакой необходимости в этом не было. Вообще-то, Раш был не таким уж и любопытным до чужих секретов, но именно сейчас хотелось совсем не по-королевски прильнуть ухом к двери, впитывая в себя не просто каждое слово, но каждую интонацию.

Значит, этот графеныш теперь — ее друг. Интересно, с чего вдруг? Они знакомы всего день. Раш сел на диван, раздраженно постучал пальцами по деревянному подлокотнику и призвал себя успокоиться. Не давить, холить, лелеять, поддерживать, ненавязчиво направлять. Таков был план. Но Сибанши абсолютно точно, без всякого сомнения, так себя вести бы не стал, при этом его поведение, очевидно, подтолкнуло ее к желанию подружиться. Что же он такого сделал или сказал, что она уже с ним советуется? Ему же на нее плевать, в этом нет никакого сомнения!

Раш вдруг замер, посидел так пару секунд и выдохнул. Так. Кажется, он нащупал. Граф о ней не беспокоится, не заботиться, ему вообще нет дела до ее благополучия. Поэтому она чувствует себя с ним так комфортно.

Мужчина чуть смущенно посмотрел на дверь, за которой сидели Шура и ее новый друг по переписке, чувствуя себя старым болваном. Она бесилась не потому, что Раш пытался ограничивать выбор тем для статей или отозвал из типографии последний выпуск газеты. На нее давило их неравнодушие.

Глава 14. Суд. Клятвы

— …таким образом, с госпожи Шуры Солнцевой сняты все обвинения и… — монотонный голос судьи продолжал зачитывать оправдательную речь, но меня это особо не трогало. Я почти не вслушивалась. На меня накатило какое-то равнодушное отупение. Еще днем. Я редко впадала в такое состояние. Обычно когда надо было серьезно подумать, но думать не хотелось. А от слова «серьезно» у меня и раньше всегда начиналась изжога.

Когда закончился суд — а длился он всего часа полтора, и то только из-за бесконечного количества каких-то непонятных бумажек, которые надо было собрать, и речей, уместить которые можно бы было в пару предложений, а не пару страниц мелкого текста — меня повели в отдельную комнату, где выдали текст клятвы, которую я должна была произнести, пока мне полосуют ладонь ритуальным ножом. Любопытства ради, я поинтересовалась, как именно работают клятвы на крови. А работали они сурово, но топорно. Все муки преисподней обещаны были тому, кто нарушит клятву, данную на крови, но только если будут нарушены условия, озвученные тем, кто ее дает. Я, например, клялась, что не буду распространять ни в какой форме ни одной живой душе ту информацию, которую узнала, пока находилась под стражей. Но наивные стражи порядка почему-то не допускали, что я могу узнать ту же информацию из других источников — благо, когда знаешь, что искать, это не то чтобы невыполнимая задача — и распространение информации, которую я узнала не находясь под стражей, условий клятвы не нарушают.