Творческий отпуск. Рыцарский роман

Я знаю, признает Бабуля: она шлендает. А не стоит; я и обойтись могла б. Сьюзен объявляет, что Фенн научил ее думать не только о том, без чего можно обойтись, но и о том, сколько нам всего можно. Этот принцип мы время от времени вспоминаем, хотя на самом деле не то чтоб по нему живем; да и не учил ему ни один из нас другого. Однако в беседе с Бабулей Сьюзен нравится прибавлять к своим замечаниям авторитет Фенвика.

Можно, можно, одобряет Бабуля. Наслаждайтесь, пока молоды.

Вот заходят поздороваться с дядей Фенном и перепоздороваться с тетей Сьюзен большой Си и маленький Эдгар. К хозяйству прибавился крупный бурый восторженный пес венгерского происхождения, Тибор; он вбегает вприпрыжку вместе с мальчиками, скачет вокруг, сбрасывает несколько шерстин на платье Сьюзен, из общества его изгоняют, не успевает он посягнуть на Бабулю[151]. Сьюзен присваивает Эдгара. Си выклянчивает у матери сигаретку и убредает прочь вместе с собакой, его семейный долг исполнен. Мальчик он не противный, Си-то, просто жирный, груборожий и тугодум. Все мы пытаемся, менее и менее успешно по мере того, как Си делается старше и крупнее, не воображать в нем того мясистого садиста, который насильно навалился на тощую Мимс. Это ж не Си виноват! Мы все – несомненно, уже даже Мириам, хоть она такого и не говорила, – сильно жалеем задним числом: лучше б сделала аборт, а если б не вышло, пусть бы случился выкидыш или она б от ребенка отказалась и отдала его на усыновление; бессчастный парнишка ощущает – даже в собственной матери – нашу нехватку легкой теплоты к нему. Его вьетнамский «отчим», вполовину охвата Си, не жесток, но относится к нему, как мог бы относиться к крупному непонятному представителю другого – экзотического – биологического вида. Гас, которого Си обожал, был получше, хотя любое напоминание об изнасиловании его единоутробной сестры выжимало яростные слезы из глаз юноши. В этом угрюмом занятии – таскать по распоряжению Гаса тиски, разводные ключи и отрезки труб из его фургона и обратно – Си бывал счастливее некуда. Иногда он до сих пор просыпается с воем, сообщает Мириам, по дяде Гасу, после чьего исчезновения приклеился к Кармен Б. Секлер.

Единственный мужчина в доме, поясняет сама Кармен, пока не въехал Думитру. Вы видели усы у Месива?[152] Темные, как у меня.

Фенн и вправду заметил мелкое новое дополнительное несчастье Си: неоспоримые темные усы на лице этого одиннадцатилетки, за которые одноклассники и посетители бара наверняка его дразнят. Кое-кто из нас ощущает быстрое охлаждение в Мириам и соображает, что она, видать, вспомнила именно такие усы у одного из напавших на нее. Положение дел спасает Думитру – вливается в наши ряды с объявлением, что усы у женщины и серьга у мужчины – Кармен он приветствует поцелуем – суть знаки страстной натуры. Добавь вторую сережку, говорит Кармен, и получишь на орехи. А еще красный платок и мелкую мартышку, отвечает ее друг, пожимая плечами, и получишь шарманщика. Зато одна – он оттопыривает бесстыжим пальцем мочку своего уха со штифтом и ухмыляется нам – порядок. Добрый день, Хава.

Легко, непринужденно целует он Бабулину руку, затем щечку, после чего жмет руку Фенну, вставшему с ним поздороваться, и целует Сьюзен (уж она-то губы от него не прячет) и Мириам, которая, как обычно, прячет. Только теперь улыбается. Нам нравится Думитру! Он вновь поворачивается к Сьюзен, снимает у нее с колен Э. А. Хо, чтобы взять обе ее руки в свои и рассмотреть ее лицо и фигуру с явным восторгом. Мозги тоже есть, напоминает ему Мириам. И штатная должность, говорит Сьюзен, позволяя ему такую инспекцию, а также пенсионные льготы. Думитру кладет смуглую руку Фенвику на плечо и искренне произносит: Мы счастливчики.