Творческий отпуск. Рыцарский роман

Что его отчеты по авторскому вознаграждению и лекторские приглашения обеспечивают нам минимальную платежеспособность в грядущем учебном году, если кто-либо из нас преподает. Что с ожидаемыми авторскими отчислениями на год от «КУДОВ», но без гонораров за лекции или какого бы то ни было академического жалованья, – но и без береговых трат на аренду жилья, услуги, автомобили и тому подобное, – мы можем продолжать плавать и дальше до этого же времени на следующий год, если летняя работа принесет издательский аванс за нашу историю и если мы окажемся достаточно беспринципны, чтобы нарушить наши преподавательские договоры в последнюю минуту. Но что он понимает, что не-преподавательская карьера Сьюзен – т. е. ее собственное исследование-в-работе, посвященное Близнецам, Двойникам и Шизофрении в Американском Литературном Воображении – требует более постоянной базы, нежели прогулочная яхта на плаву: ей нужны доступ к научным библиотекам, место, чтобы все разложить, и оно б там лежало, коллеги, с которыми обмениваться идеями. Затем есть еще неминуемый внук: мы действительно хотим первый год его жизни болтаться по миру, не застав всех его эфемерных изменений до того, как научится ходить? Вместе с тем часто ли мы вообще его будем видеть при любых раскладах, учитывая буквальный и иной километраж между нами и Оррином-с-Джули? Эт сетера. Батюшки ох батюшки.

Кровать в гостевой квартире у Кармен королевского размера, с раздельными пружинами в раме, поэтому движения одного спящего не беспокоят другого. В ночи вторника и среды мы на ней спали, будто в коме, несмотря на шум с улицы Феллз-Пойнта. Сегодня тоже поначалу, невзирая на тревожность, мы на какое-то время отрубаемся. А потом, с раннего утра до рассвета, нас беспрерывно будят дурные сны: мы теряем и находим и снова теряем друг дружку в этом незнакомом пространстве. У одного из нас жестокие вспышки апокалипсиса: громокипящее уничтоженье великих городов людьми, которые их никогда не видели; для кого Ленинград, Фиренце, Сан-Франсиско – просто названия целей. Другому из нас снится смерть первого и немощная старость в доме призрения без заботы и утешенья детей, внуков. В ужасе от этих снов мы наконец просыпаемся под жуткое чмоканье – его источником оказывается пес Тибор, чью миску Си и Эдгар поместили под дверь нашей спальни, чтоб тетю Сьюзен разбудило, а их бы не обвинили в том, что не послушались распоряжения Кармен дать нам поспать. Полувслепую и с ужасающим предчувствием утраты мы на ощупь шаримся по просторам этой постели.

ПЯТНИЦА СЬЮЗЕН

Тринадцатое тихо и тепло: анонс лета со следующей недели. Единственный костюм Фенвика, и похоронный, и легкий, заложен на хранение у Шефа и Вирджи: он должен выбрать между темным слишком плотным и легким слишком светлым. Склоняется к темному слишком плотному. Сьюзен проскальзывает в воздушное из набивного ситца без рукавов. Председательствуя за плитой в кухне у Кармен, Думитру делает комплимент ее смуглым рукам и плечам, однако по заднице, как обещано, пока не хлопает. Мы завтракаем с собакой и семейством: нормальность чая и жаренной на смальце мацы (со свиными сардельками!) отодвигает сны минувшей ночи на расстояние получше. Эдгару Аллану Хо хочется к Сьюзен на коленки; Мириам говорит: Нет, ты ей платье засрешь; Сьюзен говорит: Да пускай. Большой Си, похожий на маленького усатого диктатора из Латинской Америки, расспрашивает Фенна о такелаже «Поки»: как это натяжение вантов и лееров не пропихивает мачту сквозь дно, как зубочистку через свиную сардельку, и не гнет корпус в носу и корме, как банан. Как только выправлен словарь, допущение о неизбежной тупости Си скорректировано и вопрос понят, Фенвик сознает, что мальчик имеет в виду рациональный принцип «напряженной целостности»: равновесие натяжения и сжатия в крепких гибких конструкциях вроде скульптуры Кеннета Снелсона из распорок и кабелей «Легкая высадка» во Внутренней гавани. После чего удается объяснить Си так, чтобы тот остался доволен: большинство конструкций парусных яхт не так рационально, как Бакминстер Фуллер, – мачте «Поки» действительно хочется проткнуть кильсон, его носу и корме – свернуться кончиками натянутого лука; лишь крепость корпуса его, а не какое-то искусное равновесие сил сопротивляется подобным деформациям, на самом деле у деревянных судов в этом источник протечек. Си слушает, как Будда, и моргает; удовлетворен. На нас это производит благоприятное впечатление.

На прощанье расцеловываемся с семейством на весь день. Сьюзен и Мириам назначено на десять; поезд Фенна в половине десятого; с Эдгаром весь день сидят Си и Иствуд Хо. Мириам везет нас в своем дребезжащем «фольксвагене» на вокзал Пенн и ждет в машине, пока мы внутри попрощаемся. Фенвик вдыхает волосы Сьюзен, сжимает ей плечи, целует в уши. Что ж, говорит он: удачи.

Ага, говорит Сьюзен.

Мудрости. Мужества. Эт сетера.

Ага. Я по тебе уже соскучилась. Когда будешь дома?

Позвоню. Последний поезд приходит в двадцать три девятнадцать.