Никакого отклика. Мы прибираемся, стаскиваем пижамы, совершаем омовенья. Семь лет женаты, а нам по-прежнему доставляет удовольствие зрелище того, как другой одевается. Сью натягивает трусики и обрезанные джинсы, палубные мокасины, джинсовую рабочую рубашку – не застегнув ее, а завязав под грудями. Она носит золотую цепочку с кулоном, подарок Фенна с Шарлотт-Амали, которую редко снимает; золотые цыганские серьги, подаренные Кармен накануне вечером. В порыве она повязывает себе волосы косынкой в огурцах из Части I. Фенвику хочется ее потискать, он и тискает, слегка, но воздух у нас не расчистился; она ему дозволяет, но не отзывается. Однако и Сьюзен в радость видеть, как его весомое мужское оборудование упихивается в тесные французские плавки, золотые, она ему их купила в Гваделупе, на которые сверху для портовых работ он напяливает бермуды хаки. Тоже надевает мокасины и, к ее удивлению, ожерелье из ракушек пука, которое у нас в семье символизирует скорее отплытие в круиз, нежели завершение его. Наконец для ее развлечения он облачается в бежевую футболку, которую она ему купила в Роудтауне, Тортола, Б. В. О., с надписью «Я ТУТ РОДОМ», и широкополую полотняную панаму с Соломона, уже заляпанную лосьоном от солнца. Как и ожидалось, распотешенная, она легонько целует его грудь, его загорелую руку. Наслаждение быть женщиной с таким мужчиной, как Фенвик; с такой женщиной, как Сьюзен, блаженство быть мужчиной. Когда воздух чист.
Пока рассматриваем друг дружку и одеваемся – проверяем прогноз НАОА и беседуем, как отмечено выше, о виртуозности Иствуда Хо, угрюмого мастера
М-м.
Если мы туда.
А куда ж еще.
В экипаже я чую маловато энтузиазма.
Сью задается вслух вопросом, пока мы закрепляем всё в каюте и готовимся перейти с якорной стоянки к причальной стенке, нет ли у Иствуда Хо, помимо его стандартного куплета шесть-восемь, еще и куплета шесть-пять: такой направлялся бы назад к своему старту, но сходил с дистанции, не добравшись до него. Фенн отвечает: Гм.
Мы раскочегариваем дизель, промокаем росу с комингсов и козырька каюты, швартуемся у стенки и изымаем свое обильное хозяйство из кабинета Хенри. Когда все уже на борту, а другие суда на швартовку в очередь не выстроились, Сьюзен идет позвонить матери и бабушке, попрощаться еще раз, а Фенвик окатывает палубу и надстройку «Поки», после чего спускается закрепить груз. Работа занимает сколько-то; все закончив, он чуточку удивлен, обнаружив, что жена еще не вернулась. Долгие прощанья? Особо мы никуда не спешим; однако, хоть он и не очень понимает, что нас ждет в конце путешествия, ему больше обычного не терпится сняться в плавание. Когда Сью возвращается, дизель уже работает на холостых оборотах, кормовой швартов отдан. У Фенна одна рука на штурвале, другая на причале.
Сьюзен хорошо знает это его нетерпение и потакает ему, но неприлично торопить себя не позволит. С причала он отдает носовой швартов, резко отталкивает носовой релинг – ужасный миг Фенвик думает: Она не шагнет на борт! – а затем шагает на борт, пока нос отходит от стенки. Фенн рулит, выводя нас из гавани, а она укладывает в бухты и крепит тросы, поднимает кранцы и отпускает шлюпку на всю длину ее фалиня; после чего берется за штурвал, чтобы Фенн поставил грот и топсель. Если ветра хватит на то, чтобы прилично перетащить нас через остатки наступающего прилива, мы галсами пройдем по бухте Силлери к устью Маготи, затем поставим большую геную на ленивый выбег строго к осту через Залив от мыса Горный у подножия острова Гибсон к мысу Любви на верхушке острова Кент: к широкому устью реки Честер.
Как только выходим из гавани, Фенн глушит двигатель. Блаженство, блаженство слышать его последний пых – и шелест морской воды о корпус; снова тихонько идти вместе под парусом, хоть и как угодно медленно. Может, геную и прямо сейчас поставим, пускай и докука это – перебрасывать с борта на борт, стоит только сменить галс. Сьюзен рассеянно пожимает плечами. Мы скидываем мокасины и сменяем друг дружку у штурвала, чтобы оба намазались солнцезащитным лосьоном.
Как там Баб сегодня утром?
Сью улыбается. Говорит, мы хорошо должны парусить, а мне следует тебя как следует приголубить.
Так и приголубь.
Она голубит – быстрым легким объятьем, и продолжает мазать себе ноги лосьоном, очевидно, все мысли у нее о другом.
Кармен?
Стрёмно, Фенн. Ма ждала моего звонка. Она совершенно точно знала, что я позвоню.
Это не стрёмно; это по-еврейски.
Сью качает головой. Она даже от телефона всех отгоняла, чтобы мне занято не было.
А это не по-еврейски, соглашается Фенн. Это по-цыгански. Что нового после десяти часов вчерашнего вечера?