Творческий отпуск. Рыцарский роман

Он – со временем – поговорит с нею об этом, и смышленая Сьюзен, веселясь, укажет ему еще на одну полезную параллель в сем плодородном ирландском десерте. Однако не может же он сейчас заговаривать о нашей истории, пока она не рассказала ему свою. Он стаскивает футболку «Я ТУТ РОДОМ» и на теплеющем ветру мажет лосьоном себе спину и грудь, пока Сьюзен за ним наблюдает, непроницаемо.

Ладно: теперь идем галсом к мысу Горный. Поддерживать разговор в такую рань непросто. Еще недолго Фенвик пробует молчание, потом замечает – а-пропо чего? – что, раз мы оба близнецы (хоть и дизиготные), это нам должно предоставить некоторое авторское преимущество над, напр., Дюма-отцом «Железной маски», Р. Л. Стивенсоном «Д-ра Губелла и г-на Тайна»[177], а также Марком Твеном, Владимиром Набоковым и прочими им подобными любителями близнецов, двойников и доппельгенгеров как образов разъятого или нарциссического «я»; даже шизофрении, коя, по утвержденью некоторых неофрейдистов, лежит близ темного сердца самого сочинительства. Вот как? Мы, буквальные близнецы, объявляет он, можем с полным правом отплатить им той же монетой и применить шизофрению как образ наших множественных «я», нарциссизм – как образ нашей любви к «другому»; ибо уж мы-то знаем досконально истину о чудесной придури Аристофана[178]: что каждый из нас, дескать, есть падшая доля некогда слитного целого. Но, отнюдь не обреченные вечно и тщетно искать свою пропавшую половинку, того же либо противоположного пола, мы знаем половинку эту в высшей степени хорошо, возможно – лучше, чем кто-либо кого-либо обычно знает; а из-за нашей привычки к целостности мы должны сделаться идеальными партнерами, особенно для другого близнеца, совместимыми, как правая рука и левая, – даже если, а может быть, даже и в особенности поэтому, если наша первоначальная половина где-то по пути отпадает.

И так вот мужчина причудливо травит байку и дальше, покуда мы оставляем мыс Горный на траверзе и травим все шкоты. Ему доставляет удовольствие, с учетом данных обстоятельств, направляться не против течения и не по течению, не против ветра и не по ветру, а уклончиво двигаться поперек и бриза, и прилива. Ввиду того что курс наш после мыса Любви – вниз в Честер, через пролив острова Кент и вдоль по бухтам Разведочная и Восточная – будет лежать на юг, строго против ветра, этот отрезок запросто может оказаться нашим последним участком под парусом в этот день, а то и вообще последним на некоторое время. Фенн возвращается в рубку устроиться к славному выбегу до Восточного побережья.

И обнаруживает, что его дорогуша у штурвала вся в слезах! Сердце у Фенна неимоверно всколыхивается; раскрывается, как замок или цветок, когда он разворачивает и прижимает ее к себе.

Сьюзен воет ему в шерсть на груди: То были близнецы! То были Дрю и Лекси! Я не аборт сделала, Фенн. Я сделала два аборта!

У Фенвика пропадает голос. С лицом ужасным от красного мокрого горя Сьюзен объясняет: Тот двойной чвак вакуумного аспиратора, как будто пес Тибор заглотил двух мышат-младенцев! Вот она уже полностью травит через левый планширь, а Фенн придерживает ее за бедра, после чего, опустошив себе чрево и лоно, она извергает из себя всю историю. Ламинария. Джефф Гринберг. Мириам, «Лёманн», Кармен Б. Секлер. Моррис Стайнфелд. Вопрос, почему она хотя бы не признала нашу беременность сразу, беспрецедентный сбой откровенности меж нами: дело тут не просто в нашей нерешительности, а…

В твоем сердце! восклицает она несчастно. Я ненавидела все это притворство с «мидолами» и «тампаксами», но не могла принять того, что мы забеременели до того, как решили так или иначе! Или что мы решили ничего не решать, или решили, что нет, но не могли этого признать. Я не хотела рожать того ребенка, сколько б ни хотела его больше чего угодно! Я не хотела делать аборт, пока домой не доберемся, и не хотела до этого времени ходить беременной. Я не хотела разговаривать об этом или об аборте этого, чтоб нас обоих пощадить. Особенно тебя: такая мощная эмоциональная выжималка посреди Атлантики. Я боялась за твое сердце!

Фенвик сжимает ее и говорит: Наверное, я знал, Сьюз. Я довольно много чего понимал. Он делает вдох поглубже. По правде сказать, появилось кое-какое новое оправдание.

В ужасе от того, что́ она теперь слышит в его голосе, Сью высвобождается. Теперь его черед: эпизод в автобусе в ту среду ан рут из О. К. на остров Соломона. Он бы ей о нем тем же вечером рассказал, но она и без того вымоталась от возни с Мириам и мальчиками на борту, вот он и отложил свой рассказ и откладывал его и дальше ровно так же, как мы откладывали признание нашей беременности и – с Черной Пятницы – ее прерывания.