Творческий отпуск. Рыцарский роман

Скользят своим чередом склянки и кромочные знаки. По мере того как мы приближаемся к мысу Любви, легкий бриз стихает; Фенн вместе со сколькими же сотнями других рулевых между Каналом и Мысами[182] начинает задаваться вопросом, идти ли и дальше под парусами при кажущемся отсутствии ветра, даже постоять в штиле часок, надеясь на новый ветер, или же плюнуть на все и запустить двигатель. Переход наш завершен меньше чем наполовину: до «Фермы Ки» еще шестнадцать морских миль впереди и насквозь, и вниз, и вверх и вокруг[183]. Дрейфуем мимо мыса Любви с его маяком на балочном каркасе. День уже становится потным; как только сворачиваем на юг в Честер, тот ветерок, что нам остается, слишком незначителен и противен, чтоб вообще шевелиться и менять галсы, особенно против прилива. Похоже, настало время дизеля-с-тентом.

Но даже при этом Фенн спускается вновь свериться с прогнозом и зайти в гальюн, прежде чем мы задерем лапки. Сдувшийся бриз, полагает он, даже уместен: как еще поймать день тому, кто боится вечера? НАОА увеличила вероятность изменения погоды под конец дня и вечером от возможной до вероятной, а ливневые дожди повысила до штормовых. Время близится к 1400; на движке идти до о. Уай почти три часа, если даже нас не сильно задержит у моста через пролив Кент, который открывается лишь раз в час. В Частях I и II мы видели, с какой внезапностью и силой могут налетать в этих широтах летние шторма. С парусами всё; отныне переключаемся на двигатель без промедленья, следим за грозовым фронтом к западу и то и дело проверяем прогноз на предмет штормовых предупреждений. Фенн прокачивает гальюн, откладывает свои бермуды, подтягивает плавки, цокает языком на ожог, оставшийся от сигареты Мириам на комингсе, делает шаг выключить радио и подняться сменить задумчивую Сьюзен у штурвала.

Фенвик! кричит она в тот же миг сверху, в голосе у нее курсив. В воде что-то плавает!

Он спешит наверх. Широкий Честер теперь тих, как блюдо, скользко спокоен. В сотне футов видно то, что обычно затмевается даже малейшей рябью на поверхности: крохотные кильватеры плывущих крабов, плеск гольяна, удирающего от луфаря. «Поки» нацелен курсом на зюйд-зюйд-ост, но мертво стоит в воде, вся паруса обвисли, как и у прочих яхт в поле зрения, ни одна из них не поблизости. Сьюзен показывает слева на крамболе: Что-то большое и мертвое, говорит она и, помолчав: Утопленник?

В четырех-пяти корпусах, почти не выступая из воды, плавает что-то крапчатое, буро-черное, гладкое и крупное: кочка раздувшегося мяса. Если, как мы верим (отставив в сторону последний сон Кармен Б. Секлер), Манфред Х. Тёрнер около четырнадцати месяцев назад исчез именно в биосистеме этого эстуария, то плоть его давно совершила оборот по всей цепочке и теперь может входить в состав любого чесапикского краба или рыбы, которых мы едим; кости его ныне растащило теченьями и более-менее впитало в беспокойные ил и песок. Однако первая мысль Фенна окажется и мыслью Сью: наше судно описало еще одну разновидность круга. Вон там видны спина и плечи утонувшего человека; мужчины; Манфреда.

Тот же нервный трепет, что питает напряженьем это предположение, испаряет его и рассеивает. Нелепица: никакого Манфреда нет там, никакого мужчины, вообще никакого человеческого тела. Значит, что – самая большая дохлая рыба из всех, какие нам попадались? Ибо если кочка эта – всего лишь свернувшийся ее бок, чем она и должна оказаться в отсутствие плавника или иных признаков, то целиком эта штуковина должна весить сотни фунтов и быть толще любой бочки или акулы, какие попадались нам в сих непуганых водах. Чешуи на ней нет…

Вот Фенн притащил пару 7×50 и может отказаться от гипотезы, что это гигантский морской барабанщик, карп, полосатый лаврак. Среди возможностей без чешуи: оно слишком толстое для акулы или морской свиньи, слишком мясистое для морской черепахи, нефтяной бочки, шины от трактора; слишком твердое на вид и темное для гигантской ушастой медузы; слишком кожистое для ларги. Что же еще содержится в Заливе? О китах, моржах, дюгонях, гигантских кальмарах или ламантинах тут мы не слыхали (а эта штуковина размерами и цветом как раз с морскую корову). Некогда водились здесь осетры, некоторые – крупные, но их в этих краях давно уж повыловили до почти полного исчезновения. Сьюзен с надеждой восклицает: Бычерылый скат! Какого цвета бычерылый скат?

Мы решаем глянуть поближе, а затем проверить бычерылого ската по нашему указателю обитателей. Фенвик передает бинокль Сьюзен и раскочегаривает дизель со словами: Снова-здорово, утопла корова. При первом фырчке «Поки» Сьюзен восклицает: Оно шевелится! – и ей-богу, так оно и есть.

СКВОЗЬ НАШУ ИСТОРИЮ ПРОПЛЫВАЕТ

ЛЕГЕНДАРНОЕ ЧУДИЩЕ МОРСКОЕ