Творческий отпуск. Рыцарский роман

Фенн притягивает костяшки ее пальцев к своей щеке. Тут не просто чешуя отпала от глаз его: скорее какое-то ненастоящее «я» – слои недостойных «я» – счистились с него, как голыми ныряльщиками счищается с тел одежда. Он как будто бы маскировался от своего лучшего «я», говорит ей он, или словно только сейчас услышал и понял то, о чем сам говорил много лет. Ровно так же, как часто он не понимает рядом с нею, как вообще он раньше жил с кем-то еще – Зачем были все те годы? Кто был он сам? – и все же знает, что ответ есть, так же недоумевает он, чем вообще занимался в Компании и валял дурака со свободной журналистикой до этого, а еще раньше – преподавал? Зачем все это было? Зачем была даже его жизнь со Сьюзен? О чем мы вообще?

Сьюзен неуверенно улыбается. Вот ты мне и расскажи.

ЭТО ОН И НАМЕРЕН.

Теперь я вижу, о чем мы. Это история!

А.

Слушай: Я не сентиментальничаю. Я даже не о личном…

Нет?

Нет. Нам не нужен никакой пошлый роман а-клеф или тяп-ляп автобиографический любовный роман.

Тяп-ляп лучше…

Нашей истории не нужно быть о нас. Нас с тобой в ней даже может и не быть.

Это мне нравится, Фенн. Мы не для публичного потребленья.

Однако это наша история; это будет наша история. Мало того – он надеется, что Сьюзен воспримет это так, как он и имеет в виду; он знает, чем были для нее последние несколько дней и недель, – эта история, наша история, и есть наш дом и наш ребенок…

Сьюзен быстро опускает взгляд нам на руки, что уже у него на колене.

Мы ее построим, говорит полный решимости Фенн, и будем в ней жить. Мы даже будем жить по ней. Она не обязательно должна быть о нас – дети же не о своих родителях. Но в ней будет наша любовь, – и наша дружба тоже в ней будет. Как-то в ней окажется и это путешествие на яхте. Она будет о том, как что-то возвращается туда, с чего началось, а потом движется немного дальше, но иначе. В ней должны быть предки и потомки: от Жили-были до Стали жить-поживать.

Мужчина вновь начинает терять спокойствие. Граф! Гас! В бороду ему сочатся слезы; у него каркает голос.

Природа тоже разжимает хватку: бешеная линия шторма пересекла Залив и несется к нам над полуостровом. Температура воздуха падает; деревья свистят и серебрятся. Летят уже не только случайные листики, но прутики и веточки, даже почва с ближайших кукурузных и соевых полей; «Поки» норовисто дергается на паре своих поводов. Крупными каплями барабанит дождь; судно брыкается; невдалеке вверх по развилке грохочет гром. Мы спускаемся внутрь и втаскиваем за собой подушки.

Фенвик почти не обращает внимания. К своему последнему шампанскому он даже не притронулся. Расстроенная Сьюзен ловит себя на том, что говорит: Ну, друг мой, ты здесь заигрался с обоюдоострым тропом. И у историй может случиться выкидыш. Среди них много мертворожденных; а большинство живых умирает в юности. Из тех же немногих, что выживают, большинство еле сводит концы с концами.

Неустрашимый Фенн отвечает: Подумай, как оно со спермой и яйцеклетками! Однако вот же мы сидим с тобой тут…

К худу ли, к добру ли, отвечает Сью встревоженно, поскольку сейчас шторм свирепствует везде вокруг нас наравне с тем, что мы видели и раньше. Град обрушивается, как в бухте Маколл; в иллюминаторы видимость нулевая; головы у нас звенят; мы едва различаем корму. В воющем ветре слышим, как с треском ломаются ветви, если то деревья не выкорчевывает целиком; хоть от нас до берега не больше пятидесяти ярдов, «Поки» качает вдоль и поперек, как в открытом море. Тащим мы якоря по грунту или нет, мы не узнаем, покуда нас не вынесет на подветренный пляж. В каюте все громыхает.

Однако Фенвик еще не закончил. Поэтому, не выказывая никакого беспокойства и лишь время от времени проверяя ручной компас-пеленгатор, он, кажется, едва замечает шторм. Ясен пень! объявляет он, перекрикивая шум. У нас с тобой не будет никаких человечьих детей, только те, о каких говорила Кармен, а вскорости и таких не станет. Я сделаю себе вазэктомию; через десяток с чем-то лет ты покончишь с овуляцией…

Фенн! Слезы у Сьюзен мгновенны.

Он перехватывает ее руку. Скоро настанет такой день, когда у нас над головой появится настоящая крыша; может, на о. Уай, а может, и прямо тут. Это не важно. Наш дом – история, Сьюз. Вот что мы оба и никто из нас. Он это произносит: Дрю и Лекси! Все так ясно!

А вот Сьюзен больно, и ей вовсе не ясно. Что вообще означает «остаться прямо тут»? Едет ли она в Суортмор, а он в Делавэр? Хочет ли, чтоб она осталась в Вашингтонском колледже, пока он пишет эту свою знаменитую историю?