Творческий отпуск. Рыцарский роман

Сьюзен нарушает стояночное правило и сама бежит помочь. Э. А. Хо, обратившись к матери за утешеньем, снова спотыкается и шлепается. Мириам невозмутимо озирает сцену, затягивается свежей сигаретой, а старую щелчком выбрасывает, даже не глянув, в воду она упадет или кому-нибудь в рубку. Неподходящий сейчас миг напоминать о правиле нет-твердым-подошвам. Заднее число подсказывает, что Сьюзен могла бы применить причальный шланг как средство и первой помощи, и профилактики, разуть мальчишек и снять с Си уделанную мякотью одежу, промыть им царапины, пока никто не успел взойти на борт; однако сейчас ее слишком беспокоят их травмы и отвлекают их вопли, поэтому она не соображает.

И вот так «Поки» на борт всходят мать и дети, и, по дальнейшей осторожной оценке Сью, которую Фенн не может отрицать, в последующие десять минут судно несет больший урон, нежели за весь наш океанский переход с Виргин, включая и шторм у Хэнка и Чака, и еще больше урона, чем в те первые десять минут, не успевает краткий визит завершиться. Пятна крови на обивке диванчика, вероятно, так и останутся, равно как и сигаретные ожоги на комингсе из падуба, на шторм-планке штурманского стола, на тиковом умывальнике в гальюне. Кровь и помидорные пятна в тиковой настилке палубы, как и царапины от кожаной обуви на порожках каюты и рубки и на ступеньках трапа, поддадутся кропотливой полировке в следующем сезоне; а вот сшитую на заказ подушку в рубке придется менять (маленький Эдгар обнаруживает на камбузе подставку с ножами, пока его мать разглагольствует о нравственной безответственности Сьюзен в том, что та предпочла штатную адъюнкт-профессуру в элитарном колледже работе с обездоленными детьми в городских трущобах. Сьюзен в гальюнном отсеке обмывает и перевязывает Си; а когда замечает, что происходит, и визжит Мириам, чтоб та обезоружила ребенка, пока тот не поранился, Эдгар уже радостно искромсал весь виниловый чехол подушки. И даже так, все равно именно Сьюзен приходится мчаться через всю каюту и вверх по трапу, чтобы выхватить у ребенка нож. Мириам – непоколебимая, не колеблясь – объявляет, что мелким гаденышам надо на собственном опыте научиться тому, что ножи опасны). И Фенвику придется снять, разобрать, собрать снова и поставить заново весь гальюн, это полдня грязной работы: Ну и геморрой, замечает Мириам, когда Сьюзен, уже чуть ли не в слезах, напоминает ей, как подкачивать насос для слива; но Мим пренебрегает упомянуть, что и у нее месячные, пока не засоряет всю канализацию выброшенным туда тампоном и окурком с фильтром.

Сьюзен покамест буквально чересчур некогда, даже чтобы приветственно поцеловать сестру. Когда же мальчишек удается обеззанозить, помыть, продезинфицировать, перевязать, обеспомидорить, обезоружить и разуть, она близка к истерике. Дело довершают забитый гальюн – Мириам еще в него и насрала – и сигаретные ожоги, из коих Сьюзен теперь обнаруживает первый, на стойке умывальника, пока тщетно пытается пробить засор. Ее крабово-авокадного салата все равно никто не хочет: Мим с мальчишками заправились в «Бургер Кинге» по пути сюда. Визит, которого Сьюзен так долго ждала, заканчивается через жалкие полчаса: она орет сестре, чтоб убиралась с борта: Вон! Вон! Ангелочек Эдгар Аллан так пугается, что вновь начинает реветь; кроме того, он обосрался в подгузник. Широко раскрыв глаза, Си ковыряется в своем Буддовом носу и вытирает палец о диванчик. Сьюзен явно слетает с катушек: Убирайтесь! Езжайте домой! Езжайте домой.

Иисусе, Шуши, говорит Мириам, – кладя сигарету на шторм-планку штурманского стола, – ты б гузку-то расслабила. Сгребает в охапку Эдгара. Пошли, Си. Фенн тебе изменяет или что? Пусть только попробует.

Уходите. Уходите. Рыдающая Сьюзен выталкивает их вверх по трапу, из рубки, на причал. Для нее такое поведение беспрецедентно, – обычно она лишь жмет плечами в ответ на сестрину знакомую критику – первые десять минут любого семейного сборища, – и минимизирует ущерб для собственности искусными превентивными мерами, дабы их неизменная любовь и забота друг о дружке такую встречу выдержала. Теперь же – наконец-то на причале – она понимает, что отныне и впредь должна будет видеться с Мириам лишь на ее либо на нейтральной территории; и даже в полуистерике это понимание ее печалит. Она обнимает и целует сестру – чьи громадные темные глаза, ее единственная неиспорченная черта, в точности как у Сьюзен, тут же, как и у Сьюзен, наполняются слезами – и заскакивает обратно на борт, вниз в каюту, с глаз долой.

Прости меня, Сюзеле! кричит ей вслед Мириам. Сью рыдает на испачканном диванчике. Си хрипло хнычет: А мы на лодочке не поплывем, Ма? Его мать отвечает: Нет, дурила, – мы изгадили эту сраную лодочку. Си воет: Ты обещала! Обещала-шмовещала, отвечает Мириам: едем домой. Э. А. Хо вторит реву своего единоутробного брата; семейство сходит со сцены так же шумно, как и взошло на нее.