[Эткинд 2020]
[Ярхо 2006]
[Яснов 2010]
[Яснов 2017]
[Baskina 2020]
[Kamovnikova 2019]
[Reiß, Vermeer 1984]
[Witt 2016]
МАКСИМ ГОРЬКИЙ НА ЭСТОНСКОМ ЯЗЫКЕ
(БЕТТИ АЛЬВЕР – ПЕРЕВОДЧИК «ДЕТСТВА»)
В 1946 году в Советском Союзе отмечалось десятилетие со дня смерти М. Горького519
. К этой дате в Эстонии был приурочен ряд мероприятий: выпущены тематические номера газет с фотографиями и статьями520, посвященными Горькому, в Таллине были проведены «Горьковские дни», в других городах республики устроены публичные лекции о Горьком. В рамках «Горьковских дней» устроили кинопоказ «агиографической»521 картины Марка Донского «Детство Горького», впервые вышедшей на экраны еще в 1938 году.Однако разовый показ фильма не мог в полной мере решить идеологическую задачу: житие главного советского писателя должно было быть доступно каждому на понятном ему языке. В соответствии с этой задачей первым заказом на перевод Горького в Советской Эстонии оказывается не роман «Мать» или иное его «программное» произведение, а именно автобиографическая трилогия. Выход ее первой части – «Детства» – тоже был приурочен к памятным торжествам и анонсирован (с указанием планируемого тиража – 10 200 экземпляров) в июльском мемориальном номере газеты «Советская Эстония» (отпечатан перевод будет чуть позже, в сентябре).
Перевод выполнила Бетти Альвер – впоследствии одна из наиболее интересных и влиятельных эстонских поэтесс522
. Для русской культуры имя Бетти Альвер приобрело особое значение, в первую очередь как имя бесспорно лучшего переводчика А. С. Пушкина на эстонский язык. Вершиной этой ее деятельности стал перевод «Евгения Онегина», над которым она работала с 1956 по 1963 год. Этот труд был почти единодушно признан эталонным переводом романа в стихах.При этом исследователями отмечалось, что обращение Альвер к переводам А. С. Пушкина напрямую вырастало из интереса к русскому классику, который культивировался в близком кругу поэтессы, внутри литературной группировки «Arbujad» («прорицатели», «кудесники»), членом которой она была. Арбуядовцы, оставившие, в том числе, и несколько специальных статей о Пушкине523
, рассматривали его творчество в самом широком европейском контексте, а пушкинская культурная миссия осознавалась в этом кругу как близкая им самим. Работа над переводами Пушкина стала одним из естественных следствий этого группового интереса524. Что немаловажно, она осуществлялась параллельно с формированием в их же среде принципиально новых теоретических переводческих установок, согласно которым перевод – это особый вид творческой деятельности, который требует и особых условий – таких, например, как «душевное родство» переводимого и переводящего поэтов, как это было сформулировано в статье Августа Санга: «Ideaalne tõlge eeldab tõlkija ja tõlgitava hingesugulust» / «Идеальный перевод предполагает родственность душ переводчика и переводимого»525.