Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

К получившим высокую оценку в обществе переводам Козлова из Мура современники приравнивали оставшиеся для большинства читателей анонимными переводы М.П.Вронченко, опубликованные под псевдонимами М.В…ко¹⁰ иМ.В.¹¹ В биографическом очерке И.П.Крешева «Томас Мур» (1852) отмечается, что переводами «Ирландских мелодий» на русский язык «особенно оказал услугу нашей поэзии И.И.Козлов, которого душа чудесно гармонировала с настроением души ирландского барда», однако «переводы слепца-поэта, так же как две-три мелодии, переданные пером М.В…ко, заставляют сожалеть, что эти два воссоздателя вдохновений Томаса Мура заимствовали так мало перлов из ожерелья, которое по праву принадлежало им обоим»¹². Учитывая, что автор очерка И.П.Крешев сам был переводчиком целого ряда произведений Мура, можно говорить о том существенном влиянии, которое оказали на его творчество переводы двух предшественников – И.И.Козлова и М.П.Вронченко.

II

Удачно выполненные Козловым переводы из Мура, характеризующиеся точным воссозданием песенной основы стиха, можно воспринимать как своеобразный условный цикл, включающий шесть произведений, вошедших в сборник «Стихотворений» (1828) Козлова, – «Романс» («Есть тихая роща у быстрых ключей…», 1823), «Молодой певец» (1823), «Ирландская мелодия» («Когда пробьет печальный час…», 1824), «Ирландская мелодия» («Луч ясный играет на светлых водах…», 1824), «Бессонница» (1827), «Вечерний звон» (1827)¹³. Условность циклу придает то обстоятельство, что наиболее ранний «Романс» («Есть тихая роща у быстрых ключей…») оторван в публикации 1828 г. от остальных текстов, помещенных подряд¹⁴.

Романсная лирика Козлова, в определенной мере предвосхитившая появление романсов А.А.Фета и Я.П.Полонского¹⁵, отличалась проникновенной музыкальностью, искренностью эмоций и теплотой интонаций, воодушевленностью светлого чувства. На игре светотеней построен изящный по форме и прозрачный по фактуре стиха «Романс» («Есть тихая роща у быстрых ключей…») Козлова, представляющий собой стихотворный перевод фрагмента из первой части «восточной повести» Т.Мура «Лалла Рук» «Хорасанский пророк под покрывалом» («The Veiled Prophet of Khorassan»). Будучи напечатанным под заглавием "Из поэмы «Лалла Рук» сразу после создания в 1823 г.¹⁶, перевод Козлова стал, наряду с оставшимся неопубликованным до 1887 г. стихотворением В.А.Жуковского «Мечта», одним из самых ранних обращений русской поэзии к первой части романтической поэмы Мура.

Привлекший внимание Козлова фрагмент произведения Мура, не имея непосредственного отношения к сюжету о хорасанском пророке, характеризовался патетикой и передавал размышления молодой женщины о быстротечности жизни, причем в авторском сознании возникали придавшие восточный колорит и характерные еще для персидской поэзии символичные образы розы¹⁷, цветущей на берегах «тихого Бендемира»¹⁸, и сладкоголосого соловья: «There’s a bower of roses by Bendemeer’s stream, // And the nightingale sings round it the day long, // In the time of my childhoold’t was like a sweet dream // To sit in the roses and hear the bird’s song»¹⁹. Услышанная лирическим героем Мура песня молодой женщины передавала характерную меланхолию романтического сознания, робко стремящегося продлить счастливое мгновение, однако сталкивающегося с крушением светлой надежды, наивного желания уйти от тленности земного мира и самого человека: «No, the roses soon wither’d that hung o’er the wave, // But some blossoms were gather’d while freshly they shone, // And a dew was distill’d from their flowers, that gave // All the fragrance of summer, when summer was gone» (p.387). Бренности материального мира в чем-то противостоит человеческая память, решительно отказывающаяся принять изменившуюся реальность, настойчиво ищущая в окружающем идеалы молодости: «Thus memory draws from delight, ere et dies // An essence that breathers of it many a year; // Thus bright to my soul, as’t was then to my eyes, // Is that bower on the banks of the calm Bendemeer» (p.387).