Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Передав характерную меланхолию произведения Мура, воссоздав наиболее существенные особенности английского подлинника, Козлов вместе с тем значительно отклонился от переводимого текста, увеличил его с четырех четверостиший до четырех восьмистиший, убрал характерные упоминания реки Бендемир (у Мура она названа трижды) и беседки из роз, перенес события в "тихую рощу у быстрых ключей", ставшую для лирической героини крохотным земным раем: "Есть тихая роща у быстрых ключей; // И днем там и ночью поет соловей; // Там светлые воды приветно текут, // Там алые розы, красуясь, цветут"²⁰. В отличие от Мура, приходящего к мотиву человеческой памяти только в конце своего произведения, Козлов проводит его через весь свой перевод, и потому с особой силой звучат слова, передающие основу авторского замысла: «Так памятью можно в минувшем нам жить // И чувств упоенья в душе сохранить; // Так веет отрадно и поздней порой // Бывалая прелесть любви молодой!» (с.92). В отличие от витиеватой романтической мысли Мура о памяти, извлекающей из наслаждения, прежде чем оно угаснет, долговечный аромат, мысль Козлова лишена ясного восточного колорита, передает особенности чувственного европейского сознания, не способного под влиянием тленности бытия полностью и навсегда отказаться от свойственной молодости сопричастности жизненным радостям и удовольствиям: «Не вовсе же радости время возьмет: // Пусть младость увянет, но сердце цветет. // И сладко мне помнить, как пел соловей, // И розы, и рощу у быстрых ключей» (с.92).

Еще более отстоит от английского оригинала перевод того же произведения Мура, осуществленный в 1825 г. Ф.А.Алексеевым и впервые опубликованный через два года "Московским вестником": "Есть тихая роща в родной стороне – // Там сонные лавры цветут в тишине, // На ветках зеленых поют соловьи, // Играя, сверкают жемчужны струи; // Там розы душистей, там луг зеленей, // Там красное солнце горит веселей!.."²¹. Перевод Ф.А.Алексеева, состоящий из четырех шестистиший, создавался под несомненным влиянием Козлова, что проявилось, в частности, в использовании его творческих находок (символический образ рощи и др.), а также в единоначатии («Есть тихая роща…»), не обусловленном английским оригиналом, первый стих которого в дословном переводе выглядит совершенно иначе – «Над струями Бендемира стоит беседка из роз». Вместе с тем Ф.А.Алексееву удалось сохранить характерную музыкальность оригинала, на что в 1852 г. обратил внимание А.Г.Рубинштейн, написавший на слова перевода Алексеева вокальный дуэт.

"Романс" из первой части поэмы Мура "Лалла Рук" получил в России самостоятельную жизнь, достаточно широко распространившись в культурных слоях общества. В анонимном "Путешествии в Луристан и в Аравистан", опубликованном "Библиотекой для чтения" в 1854 г., упоминается Бендемир, названный "местом, увековеченным ирландским бардом в одном из счастливейших произведений его музы", после чего следует поэтический текст и комментарий автора, который, хотя и "не нашел роз, уже поглощенных струями, и время года не благоприятствовало песням соловья", однако все же смотрел на Бендемир с удовольствием, порожденным приятными воспоминаниями о чтении "Лалла Рук" и "теми незабвенными ощущениями, которые навевают на нас молодость, поэзия и надежда"²².

В стихотворениях, воспевавших молодых женщин, Козлов нередко обращался к образу пери из поэмы Мура "Лалла Рук". Так, в стихотворении, посвященном в 1825 г. З.А.Волконской, Козлов сравнивал современницу с таинственной, загадочной пери: "Она, она передо мной, // Когда таинственная лира // Звучит о пери молодой // Долины светлой Кашемира"²³. В 1832 г. Козлов проводил сопоставление молодой княжны А.Д.Абамелек-Лазаревой, впоследствии известной переводчицы, жены И.А.Баратынского, и мифической, воздушной пери, образ которой гармонировал со светлым внутренним миром героини послания: «В душистой тьме ночных часов, // От звезд далеких к нам слетая, // Меж волн сребристых облаков, // Мелькает пери молодая, // И песнь любви она поет»²⁴.