Творчество Томаса Мура в русских переводах первой трети XIX века

Первый выпуск "Избранных известных национальных песен" ("Selection of Popular National Airs") представлял собой музыкальное издание, в котором нотная публикация мелодий Стивенсона, предназначенных для широкого исполнения, сопровождалась поэтическими текстами Мура, приспособленными к конкретной музыке. Последующие выпуски серии, последний из которых – шестой – увидел свет в 1827 г., были подготовлены в творческом содружестве Т.Мура и Г.Бишопа, в них использовался испанский, португальский, итальянский, венгерский и другой музыкальный материал. Произведения, представленные в сборниках "National Airs", были во многом близки зарождавшейся культуре русского классического романса, что, в частности, и обусловило популярность осуществленного Козловым перевода входившей в цикл "Русских песен" ("Russian Airs") и имевшей подзаголовок "Air: The bells of St.Petersburg", означавший исполнение текста на голос мелодии "колоколов Санкт-Петербурга", песни Томаса Мура "Those evening Bells"²⁹. Вместе с тем два других произведения, которым Мур стремился придать русский колорит – «Russian Air» из первого выпуска «National Airs», начинающаяся словами: «Hark! The vesper humn is stealing // O’er the waters, soft and clear» (p.261), и вошедшая в позднейший цикл «Unpublished songs» песня «The Russian Lover», где упомянуты путник в санях, морозная ночь, северные звезды, – не получили в России сколько-нибудь очевидного признания.

Подзаголовок "Air: The bells of St.Petersburg", сопровождавший многие, в том числе и ранние публикации "Those evening Bells"³⁰, означал только то, что мелодия, к которой был приспособлен текст Мура, имела русские истоки в виде некоей «арии» о «колоколах Петербурга». При встрече с А.И.Тургеневым в Бовуде Томас Мур, получая в дар сборник «Стихотворений» Козлова, оставил своему собеседнику на память собственноручную запись «Those evening Bells»³¹, из чего можно заключить, что А.И.Тургенев расспрашивал английского поэта о стихотворении «Those evening Bells», его возможных русских истоках, однако подробности этого разговора неизвестны.

Публикуя "Вечерний звон", Козлов не обозначал это стихотворение как перевод, в то время как пять других переводных текстов неизменно сопровождались подзаголовками "Из Мура" и "Подражание Муру". Вместе с тем текст "Вечернего звона" традиционно печатается с посвящением Козлова Т.С.Вдмрвой – Татьяне Семеновне Вейдемейер. Указанные обстоятельства позволяют предполагать, что Козлов считал "Вечерний звон" вполне оригинальным авторским произведением, выросшим из рецепции и художественного преломления творческих находокТомаса Мура.

"Вечерний звон" обрел популярность на рубеже 1820–1830-х гг. во многом благодаря музыке, написанной А.А.Алябьевым в самом начале тобольской ссылки, вскоре после появления стихотворения Козлова в печати. Выдержав в 1829–1830 гг. две публикации (в Москве и Санкт-Петербурге), распространившись в светских салонах, "мелодия" Алябьева уже в 1831 г. вошла в фортепьянную фантазию Л.Лангера, фортепьянное переложение неизвестного автора в "Музыкальном альбоме" на 1831 год, а затем неоднократно аранжировалась композиторами, в числе которых А.И.Дюбюк, К.П.Вильбоа (на два голоса) и др.³²

На "Вечернем звоне", равно как и на других лучших произведениях Козлова, формировались эстетические вкусы нескольких поколений читателей, ценивших языковое чутье поэта, разнообразие используемых им изобразительно-выразительных средств. В частности, Ф.И.Буслаев, зачитываясь в юности произведениями Козлова, видел в "Вечернем звоне" "отличный образец звукоподражательной поэзии" ("Читая его наизусть, я не просто выговаривал слова, а как бы звонил ими, воображая себя сидящим на колокольне")³³. «Вечерний звон» продолжал привлекать и внимание композиторов, в том числе таких известных, как С.Монюшко, А.Т.Гречанинов³⁴.