В первые годы XV века стук копыт и бряцание инструментов живописца в седельной сумке, которое раздавалось по дороге, спускающейся с холма к городским воротам, наполняло надеждой сердце любого начинающего художника. Одним из таких всадников был Джентиле да Фабриано, беспокойная душа, перебиравшийся со своим ремесленным скарбом из города в город, поработавший в северных городах Брешии и Венеции и, наконец, в 1420 году добравшийся до Флоренции. Постепенно его репутация росла, и Джентиле превратился в одного из самых модных и востребованных живописцев своего времени, славившегося тем, как его картины передавали естественный свет[274]
. Подобно своему предшественнику Симоне Мартини, Джентиле создает тонкий баланс между роскошной живописной поверхностью и правдоподобными, привлекающими внимание деталями истории, которую он рассказывает. Бо́льшая часть его картины, изображающей Марию с младенцем Иисусом, написанной для церкви Сан-Никколо сопр Арно во Флоренции, покрыта золотом и украшена тиснеными кольцами и линиями[275]. Тронный занавес из красного бархата, висящий за спиной Девы Марии, и парча, покрывающая трон, создают впечатление не столько богатства, сколько комфорта. Одна из ножек младенца спрятана под золотым покрывалом с бахромой, в которое он завернут, ручкой он отодвигает накидку матери. Эту нежную сцену оживляют неожиданные моменты: кусочек золотой каймы прерывает однотонность складок небесно-голубой юбки Марии, словно тропинка, вьющаяся далеко в горах. Младенец будто бы протягивает маргаритку стоящему рядом ангелу, но на самом деле его пальцы не касаются стебелька: он роняет его, как обычно делают малыши.Этот крохотный штрих со стороны художника, маленькая деталь, делающая всю картину ближе нам, была бы немыслима еще столетием раньше. Это знак, показывающий, насколько воссоздание в картине реального мира вместо изображения высших истин стало задачей живописи.
Сиена и в следующем веке оставалась фоном, на котором разворачивались вымышленные живописцами истории. В 1437 году францисканские монахи из маленького городка Борго-Сан-Сеполькро заказали художнику, обучавшемуся в Сиене, написать алтарный образ для их церкви. Семь лет спустя, чуть позже, чем ожидали монахи, художник привез на тележке законченную работу для установки ее в алтарь[276]
. Возможно, этот момент был не столь торжественный, как прибытие «Маэста» Дуччо в Сиенский собор столетием ранее, однако автор работы, Стефано ди Джованни, впоследствии получивший прозвище Сассетта, с легкостью мог бы составить конкуренцию своему предшественнику, поскольку активно участвовал в возрождении сиенской живописи после бесплодных лет, последовавших за «черной смертью».Поистине изумляющим было не «лицо» картины, изображающей Мадонну, а обратная сторона живописной панели, обращенная к хору, именно такой ее, без сомнения, видели братья-монахи, глазевшие на нее во время ежедневной молитвы. Сассетта изобразил гигантскую фигуру святого Франциска, парящую с распростертыми руками, имитирующими распятие, на фоне раскинувшихся далеко внизу холмов, окружающих озеро. Его лицо, широкое и исхудалое, обращено вверх, к трем крылатым женщинам, парящим в утренних облаках, символам Целомудрия, Послушания и Бедности. В волнах озера под ногами святого Франциска стоит на четвереньках человек в доспехах, символ Гордости, рядом с ним девица, символизирующая Блуд, любуется на себя в зеркало, а Алчность с ее ручным волком зажимает деревянным прессом свой кошелек.
Вокруг гигантского святого расположены восемь больших картин с эпизодами из его жизни, каждая из них вставлена в раму, напоминающую арочное окно. Вот Франциск, отправляясь в духовное странствие, отдает свои одежды бедному рыцарю, который встретился ему на дороге. В ту ночь ему снится небесный замок, отмеченный крестом Христа: Сассетта изобразил его парящим на облаке, в то время как будущий святой спит в удобной кровати. Здесь нет точно выверенных линий перспективы, пропорции и масштаб фигур также не слишком точны; но, подобно пронизывающему картину удивительному свету, всё на ней кажется одновременно волшебным и правдоподобным. История жизни Франциска захватывает и убеждает. С точки зрения Сассетты, духовное пробуждение лишь отчасти можно передать через события истории — кто где был, что делал, — и только отголоски этой истории в окружающем нас мире, в возвышенной ажурности архитектурных форм, как в кристально чистом утреннем небе, заставляют почувствовать ее смысл[277]
.