Творения

Мучения и смерть за веру Христову, конечно, не могли устрашить такого ревнителя веры и святости, каков был св. Киприан, тем. более, что для него не было нечаянностию не вдруг открывшееся гонение, ибо он заранее был извещен о нем знаменательным видением, смысл которого тогда же понял совершенно ясно и верно 1), ни ожесточение против него черни языческой, потому что всегдашняя ненависть и злоба ее против христиан вообще, при первом удобном случае, обращалась обыкновенно прежде всего на епископов и преимущественно на тех из них, которые пользовались особенным уважением у своих пасомых. Тем не менее он решился избегнуть в это время мученической смерти, в удалился из Карфагена в некоторое сокровенное место, где не могли найти его гонители. Замечательно, что также поступили в то время и знаменитейшие пастыри на востоке – св. Дионисий александрийский и Григорий неокесарийский. Видно, для гонимых нужны были тогда не столько примеры мученических доблестей в лице наиболее уважаемых пастырей их, сколько мудрые и деятельные попечения об них этих пастырей. Действительно это было так и, особенно, в отношении к карфагенской или даже всей тогдашней западной Церкви, где, как оказалось после, наставления и распоряжения св. Киприана необходимы были касательно многих важнейших предметов церковного благоустройства. Понтий, представляя в общих чертах благие последствия удаления св. Киприана, говорит так: «представь, что он, удостоившись тогда мученичества, восхищен был бы от нас.., кто бы научил падших покаянию, еретиков истине, раскольников единству, чад Божиих миру и закону евангельской молитвы[32]»?.. Подробнее и яснее откроется все это из дальнейшей истории жизни Святителя. Здесь же, к изъяснению озвученного поступка его, не лишним считаем прибавить одно: именно, что лично для него самого уклонение от мученичества было подвигом, едва ли не труднейшим и высшим мученичества, потому что мученичество обещало ему венец и покой, за приобретение которых всякий добрый христианин готов был заплатить страданиями и смертию, а само заточение могло представлять ему в будущем только ряд тяжелых забот, скорбей телесных и особенно душевных, лишений и трудов разного рода – с другой стороны, нельзя было не предвидеть ему и нареканий на поступок свой, как на мнимое бегство от опасности, а как трудно переносить подобные нарекания, кажется, и объяснять нет надобности, особенно когда речь идет о лицах, обязанных, по самому званию и положению своему в обществе, дорожить честию больше жизни и потому вполне сознающих и прилагающих к себе апостольское слово: «добрее мне паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит» (1 Кор. 9, 15).

Удаляясь из Карфагена, св. Киприан завещавал клиру своему исполнять со всею рачительностию свои обязанности и не только за себя, но и за него делать все должное для паствы. Чтоб удобнее было помогать бедным и будущим исповедникам, которые подвергнутся темничному заключению, он разделил между клириками церковные деньги, бывшие в его распоряжении[33]. Клир, со своей стороны, по удалении епископа, оставался столько же покорным ему, как и в личном его присутствии. То были, без сомнения, лучшие из пресвитеров и диаконов. которым по преимуществу поручено было заботиться о Церкви, и потому они старались оправдать доверие к себе глубокоуважаемого архипастыря своего. Они доставляли ему время от времени сведения о состоянии его паствы и получали от него советы, наставления, утешения и правила, так что чрез них св. Киприан и в сокровенном убежище своем хорошо знал все, что ему нужно было знать, и отсутствуя телом, действовал как бы присутствующий, по его же собственному выражению[34].

Как Церковь карфагенская встретила наступившее гонение, это изображает сам Киприан в книге о падших и в некоторых письмах своих. Одни из христиан твердо противостали нападению гонителей, и в числе исповедников много было женщин и даже детей, другие поспешили скрыться, оставив домы и имущества свои, чтоб сохранить только веру во Христа и не оскверниться жертвою идолам, но великое множество оказалось и таких, которые при первых угрозах гонителей изменили вере своей, отрицались даже прежде допроса и спешили как можно скорее заявить свое отречение[35]. Обо всем этом, вероятно, тотчас же узнал заботливый Пастырь, но между письмами его мы не находим ни одного, которое можно было бы с полною достоверностию отнесть к этому времени. Так как некоторые из них несомненно утрачены, то к числу утраченных, по всей вероятности, принадлежат и самые первые письма к карфагенскому клиру, к исповедникам и к народу[36].