Творения преподобного Максима Исповедника. Книга II. Вопросоответы к Фалассию

Следовательно, подвижничество, вкупе с созерцанием, есть единый процесс духовного преуспеяния, который немыслим и без глубинного проникновения в духовный смысл Писания. По сути дела, делание, созерцание и вычленение духовного смысла Священного Писания есть части единого восхождения человека к Богу и обретения им спасения. Оно предполагает и его внутреннее отречение от греховной и страстной привязанности к плоти и миру, которая заставляет человека тяготеть долу и видеть в Писании одну его вещественную букву.

Приводимая преп. Максимом этимология библейских имен явно свидетельствует об этом. Не касаясь всех деталей многообразных толкований имен, которыми насыщен этот «вопрос» (впрочем, как и многие другие творения преподобного отца), остановимся лишь на некоторых. Так, имя Саул, по его словам,

«есть царствующий посредством буквы и по смыслу плотской заповеди (κατὰ δύναμιν ἐντολῆς σαρκ΄ ινης) над плотскими иудеями Закон, вернее — телесный способ (τρόπος) [жития] или телесное мышление (помысл — λογισμός), царствующее над тем, кто руководствуется одной только буквой закона».

Другая этимология того же имени — «просимый ад» (αἰτητὸς ἅδης), поскольку

«народ иудейский, предпочтя жизни, проводимой в Духе Божием и, соответственно, добродетели, жизнь сластолюбивую, востребовал, чтобы [над ним] царствовал ад, или неведение, вместо ведения» (Р. 253).

Столь же примечательны и этимологии других имен. В частности, имя одной наложницы Саула Ресфы толкуется как «поприще уст», что означает учение Закона, сводящееся к одному произнесению слов его или к телесному служению ему. Два сына, рожденные ею, Ермоний и Мемфвосфей, изъясняются как «анафема их» и «позор уст их»; первое есть «тлетворное действие страстей, [осуществляемое] в грехе через тело», а второе — «противоестественное движение ума к пороку или же мысленное обдумывание в уме дурного: оно есть и называется позором уст, то есть ума». Более подробно данная этимология эксплицируется ниже:

«Анафема уст есть место наказания, имеющего ныне власть над естеством, то есть мир сей, ставший вследствие греха областью смерти и тления. В эту область и ниспал из рая первый человек после преступления Божией заповеди».

Этот мир, или мирское пристрастие, по причине любострастной привязанности [к нему человеческой] воли (κατὰ τὴν τῆς γνώμης φιλήδονον σχέσιν), и порождает тот человек, который за буквой не видит божественной благовидности.

«А позор уст их есть любящее мир и тело рачение помыслов в уме (ἡ κατὰ νοῦν φιλόκοσμος μελέτη τῶνλογισμῶν καὶ φιλοσώματος)».

В этом рассуждении преп. Максима открывается и еще один аспект: привязанность к букве Закона и, соответственно, погружение в тьму страстей является следствием грехопадения. Таким образом, тот, кто придерживается буквального понимания Священного Писания,

«становится одержимым страстями, оскверняясь позором и нечистотами постыдных помыслов. Он [всегда] будет в подчинении [этого] тленного мира и помыслами пребывать в телолюбивом размышлении, [всегда будет в подчинении] у вещества (материи) и у [различного] вида страстей и [не иметь сил на то, чтобы] считать за нечто ценное выходящее за пределы тленных [вещей]» (Р. 255–257).

Таким образом, у преп. Максима еще раз подчеркивается глубинная связь экзегезы и духовно-нравственной жизни человека: искажение этой жизни в результате грехопадения имело следствием и затмение его умозрения, в результате чего появилось грубо-чувственное видение Слова Божиего, запечатленного в письменах.