Творения. Том первый. СЛОВА.

Да внемлют сему те из женщин, которые преданы суетности, рассеянности и не любят покрывала стыда! Какая из женщин так уцеломудрила очи, до того осмеяла смех, что и наклонность к улыбке почитала для себя важным делом? Какая из женщин затворяла крепче слух свой и охотнее отверзала его для слова Божия? Еще более: какая из женщин подчинила так язык владычеству ума, чтобы вещать оправдания Божии, и уставила такой строгий чин устам? 10. Скажу, если угодно, и о сем ее совершенстве, которого она не считала важным, подобно всем истинно целомудренным и благонравным женщинам, хотя и заставили почитать сие важным женщины, слишком пристрастные к украшениям и нарядам и не вразумляемые словом, тех, которые учат подобным добродетелям. Ее украшали не золото, отделанное искусной рукой до преизбытка красоты, не златовидные волосы, блестящие и светящиеся, не кудри, вьющиеся кольцами, не бесчестные ухищрения тех, которые из честной головы делают род шатра, не многоценность пышной и прозрачной одежды, не блеск и приятность драгоценных камней, которые окрашивают собой ближний воздух и озаряют лица, не хитрости и обаяния живописцев, не покупная красота, не рука земного художника, которая действует вопреки Зиждителю и Божие создание покрывает обманчивыми красками и позорит своей честью, вместо образа Божия выставляет напоказ похотливым очам кумир блудницы, чтобы поддельной красотой закрыть естественный лик, хранимый для Бога и будущего века. Напротив того, она хотя знала много всякого рода наружных женских украшений, однако же ничего не находила драгоценнее своих нравов и внутри сокровенного велелепия. Один румянец ей нравился – румянец стыдливости, и одна белизна – происходящая от воздержания; а притирания и подкрашивания, искусство делать из себя живую картину, удобно смываемое благообразие она предоставила женщинам, определившим себя для зрелищ и распутий, для которых стыдно и позорно краснеть от стыда.

11. Так она вела себя в этом отношении! Но нет слова, которое бы могло изобразить ее благоразумие и благочестие, и немного найдется подобных примеров, кроме родителей ее и по телу, и по духу. Их одних имея для себя образцом и нимало не уступая им в добродетели, в том только одном, и притом совершенно охотно, уступала, что от них заимствовала сие благо и их внутренно и пред всеми признавала началом своего просвещения. Что проницательнее было ее разума? К ее советам прибегали не только родственники, единоземцы и соседи, но и все, знавшие ее в окрестности; и ее увещания и наставления почитали для себя ненарушимым законом. Что было замысловатее ее речей, что благоразумнее ее молчания? Но поелику упомянул я о молчании, то присовокуплю, что и ей всего свойственнее, и женщинам приличнее, и настоящему времени полезнее. Какая из женщин лучше ее знала, что можно знать о Боге, как из Св. Писания, так и по собственному разуму, пребывая в собственных пределах благочестия, меньше ее говорила? А что касается до того, к чему обязана познавшая истинное благочестие, и в чем одном прекрасно – не знать насыщения, то какая из женщин украшала так храмы приношениями? И другие храмы, и сей самый храм, не знаю, требуют ли еще украшений после нее? Особенно же какая из женщин так созидала себя в живой храм Богу, какая из женщин столько уважала священников, и особенно своего сподвижника и учителя в благочестии, который имеет добрые семена – двоих детей, посвященных Богу? 12. Какая из женщин усерднее предлагала собственный дом живущим по Богу, и делала им такой прекрасный и богатый прием, и, что важнее сего, принимала их с таким почтением и благоговением? Сверх сего, какая из женщин обнаружила столько бесстрастный ум во время злостраданий и столь сострадательное сердце к бедствующим? Чья рука была щедрее для нуждающихся? И я смело обращу в похвалу ей слова Иова: дверь ее всякому приходящему отверста бе, и вне не водворяшеся странник (Иов. 31:32); она была око слепым, нога же хромым (Иов. 29:15) и мать сиротам. О милосердии ее к вдовам нужно ли говорить, разве сказать то, что плодом сего было не именоваться вдовой? Дом ее был общим пристанищем для бедных родственников, а имуществом ее пользовались все нуждающиеся не менее, как бы своей собственностью. Расточи, даде убогим (Пс. 111:9). И по непреложному и нелживому обетованию, она многое вложила в небесные житницы, много раз и в лице многих, получивших от нее благодеяния, принимала Христа. Но всего лучше то, что она не старалась заставить о себе думать выше надлежащего, а прекрасно возделывала благочестие втайне, пред Видящим тайное. И все похитила у миродержца, все перенесла в безопасные хранилища, ничего не оставила земле, кроме тела. Все променяла на надежды в будущем; одно богатство оставила детям – подражание и ревность к тем же добродетелям.