Творения. Том первый. СЛОВА.

18. Доказательством же сказанному служит следующее. Когда мы, вовлеченные в худое общение ухищренным писанием и речением,[147] увидели против нас возмутившимися ревностнейших членов Церкви, тогда в рассуждении его одного были уверены, что он не погрешил мыслью и чернило не очернило его души, хотя и уловлен по простоте и, имея нековарное сердце, не уберегся от коварства. Он один или, вернее сказать, он первый примирил с собой и с другими тех, которые по ревности к благочестию восстали против нас, и как последние оставили нас, так первые возвратились к нам из уважения к Пастырю и сознавая чистоту учения. Так прекращено великое смятение в Церквах, и буря ста в тишину (Пс. 106:29), удержанная его молитвами и увещаниями; причем (если должно сколько-нибудь похвалиться) и я участвовал в благочестии и деятельности, ибо помогал ему во всяком добром деле и как бы сопутствовал и следил за ним, почему и удостоился совершить большую часть дела. Но на сем да остановится слово, предупредившее несколько порядок событий.

19. Кто же или исчислит множество его доблестей, или, желая умолчать о некоторых, без труда найдет такие, о которых можно и не говорить? Ибо все, что ни представится вновь уму, оказывается лучшим предшествовавшего, и не могу остановиться на сем. Другие сочинители похвальных слов затрудняются тем, о чем им говорить, а я больше затрудняюсь тем, о чем мне не говорить. Самое обилие обращается для меня некоторым образом во вред; и мысль, пытаясь взвесить его дела, сама подвергается испытанию, потому что не в силах найти, которому из равноценных качеств отдать преимущество. Что видим на стоячих водах, когда упавший камень делается средоточием многих один за другим появляющихся кругов, причем каждый образующийся внутри круг непрестанно расторгает собой круги внешние, то же самое происходит теперь и со мной. Едва приходит что-либо на мысль, как уже следует за тем и еще и еще новое; и не успею сделать выбора, как представлявшееся прежде уступило уже место представившемуся вновь.

20. Кто был ревностнее его в делах общественных? Кто оказал более любомудрия в делах домашних? Ибо и дом, и соразмерное имущество даровал ему Бог, все устрояющий премудро и разнообразно. А к нищим – сей самой презренной части равночестного с нами естества – у кого было сострадательнее сердце, щедрее рука? Действительно, как приставник чужого имущества рассуждал он о собственном, чем только мог, облегчая нищету и иждивая не одни избытки, но и самое необходимое, что, конечно, служит весьма ясным доказательством его нищелюбия. Не только по закону Соломонову давал часть седмим (Еккл. 11:2), но не рассчитывал, если приходит и осьмый; охотнее расточал, чем иные приобретают; отъял от себе соуз и рукобиение (что, как думаю, означает скупость и разведывания, достоин или нет приемлющий милостыню) и глагол роптания при подаянии (Ис. 58:9), чем страждут многие, подавая, но без усердия, которое важнее и совершеннее самого подаяния. Ибо гораздо лучше для достойных простирать руку и недостойным, нежели из опасения встретиться с недостойными лишать благодеяния и достойных. Сие, по моему мнению, и означает то, что надобно посылать хлеб свой даже на воду (Еккл. 11:1); он не рассыпется и не пропадет перед праведным Судией, но достигнет туда, где положено будет все ваше и где найдем его во время свое, хотя о том и не думаем.