Творения. Том первый. СЛОВА.

14. И да не сомневается в сем никто из слышавших и знающих, что и Моисей был еще мал, а по людскому мнению и вовсе не заслуживал внимания, когда призывается купиной горящей, но не сгорающей, вернее же – Тем, Кто явился в купине, и сим первым чудом утверждается в вере, – тот, говорю, Моисей, у которого рассекается море, дождится хлеб, камень источает воду, столб огненный и облачный попеременно путеводствует, воздеяние рук служит победным знамением и, назнаменуя крест, побеждает многие тысячи. И Исаия, зритель славы и Серафимов, а после него Иеремия, получивший великую силу над народами и царями, – один до пророчества слышит Божий глас и очищается углем (Ис. 6:7–8), а другой познается до создания и освящается до рождения (Иер. 1:5). А Павел, великий проповедник истины, наставник язычников в вере, будучи еще гонителем, осиявается светом, познает Гонимого, приемлет на себя великое служение и потом наполняет благовествованием всякий слух и разумение. 15. Нужно ли перечислять всех, которые призваны и присвоены Богом через чудеса подобные тем, какими утвержден в благочестии мой родитель?

И нельзя сказать, что одно начало было таково, так невероятно и необычайно, а последующие дела обесславили чем-нибудь предшествовавшее, как бывает с людьми, которые скоро начинают чувствовать пресыщение в добре и потом нерадят уже о преуспеянии или и вовсе обращаются к прежним порокам. О нем, говорю, нельзя сего сказать; напротив того, он весьма был внимателен к самому себе и к предначатому. В нем все имело взаимное согласие: и бывшее до священства – с преимуществами священства, и бывшее по принятии оного – с прежними совершенствами. Не иначе прилично и начинать, как он кончил; не иным чем должно и оканчивать, как тем, с чего он начал.

Он приемлет священство не с такой опрометчивостью, не с таким нарушением порядка, как делается сие ныне, но когда ничего уже не было пренебрежено, чтобы по очищении себя самого приобрести опытность и силу очищать других, как требует сего закон духовного последования. И когда приемлет, тем паче прославляется в нем благодать, как благодать истинно Божия, а не человеческая и не как самозаконное стремление или, по выражению Соломона, произволение духа (Еккл. 1:14). 16. Ибо Церковь, ему вверяемая, уподоблялась пажити, заросшей лесом и одичавшей; она недавно поступила под епископское правление и прежде моего родителя украшалась единым только мужем, который был чудного и ангельского нрава, но очень прост в сравнении с нынешними предстоятелями народов. А как и тот вскоре преставился, то она снова оставалась долгое время в небрежении и от безначалия пришла в запустение. Но родитель мой сначала без большого труда умягчил нравы людей, как благоразумными пастырскими наставлениями, так и тем, что себя самого подобно прекрасно отделанному духовному изваянию предлагал в образец всякого превосходного дела. Потом, со всем усердием занявшись Божиим словом, хотя и поздно начал учиться, в непродолжительное время приобрел столько мудрости, что нимало не уступал трудившимся долго, и получил от Бога ту особенную благодать, что соделался отцом и учителем Православия, не колеблющимся в разные стороны, смотря по обстоятельствам, как нынешние мудрецы, не обоюдно и ухищренно защищающим наше учение, как поступают люди, не имеющие в себе твердого основания веры или кормчествующие истиной. Напротив того, он был благочестивее сильных в слове и сильнее в слове отличающихся правомыслием; справедливее же сказать – занимая второе место по дару слова, превосходил всех благочестием. Ведая и единого Бога в Троице поклоняемого, и три (Ипостаси) в едином Божестве, он не держался ни Савеллиева учения о едином, ни Ариева о трех, то есть Божества как не сокращал и не разлагал безбожно, так и не рассекал на особства, неравные или по величине, или по естеству. Ибо в ком все непостижимо и выше нашего разумения, в том может ли быть постигнуто или объяснено самое высочайшее? И как измерять бесконечное, чтобы и Божество, находя в Нем степени приращения и уменьшения, подчинить тому же самому, что свойственно вещам ограниченным? 17. Так рассуждая, сей великий Божий человек, истинный богослов, не иначе как с Духом Святым приступавший к таким предметам, сделал (о другом чем нужно ли и говорить?), что Церковь сия могла наименоваться Новым Иерусалимом и другим ковчегом, носимым по водам, как при великом Ное, отце сего второго мира; особенно же – ковчегом, потому что явно спаслась от потопления душ и устремления еретиков. И в какой мере она уступала другим Церквам числом верующих, в такой же мере превзошла их славой, испытав на себе то же, что и священный Вифлеем, которому ничто не воспрепятствовало быть и малым градом, и матерью градов во вселенной, потому что в нем родился и воспитывался Христос – и Творец, и Победитель мира.