Творения. Том первый. СЛОВА.

30. Через несколько времени совершилось подобное чудо и над моей матерью, также достойное того, чтобы не умалчивать о нем. Ибо, приобщив здесь повествование об оном, сколько почтим ее, достойную всякой чести, столько благоугодим и родителю. Матерь моя всегда была крепка и мужественна, во всю жизнь не чувствовала недугов, но и ее постигает болезнь. Из многих страданий, чтобы не продолжить слова, наименую самое тяжкое – отвращение от пищи, продолжавшееся многие дни и не излечиваемое никаким врачевством. Как же питает ее Бог? Не манну ниспосылает, как древле Израилю; не камень разверзает, чтобы источить воду жаждущим людям; не через вранов питает, как Илию; не через восхищаемого пророка насыщает, как некогда Даниила, томимого гладом во рве. Но каким же образом? Ей представилось, будто бы я, особенно ею любимый (она и во сне не предпочитала мне никого другого), являюсь к ней вдруг ночью с корзиной и самыми белыми хлебами, потом, произнеся над ними молитву и запечатлев их крестным знамением по введенному у нас обыкновению, подаю ей вкусить и тем восстановляю и подкрепляю ее силы. И сие ночное видение было для нее чем-то действительно существенным, ибо с сего времени пришла она в себя и стала не безнадежна. А случившееся с ней обнаружилось ясным и очевидным образом. Когда при наступлении дня взошел я к ней рано утром, с первого раза увидел ее в лучшем прежнего положении; потом стал, по обыкновению, спрашивать, как провела ночь и что ей нужно. Она нимало не медля и речисто сказала: «Сам ты, любезный сын, напитал меня и потом спрашиваешь о моем здоровье. Ты весьма добр и сострадателен!» В то же время служанки показывали мне знаками, чтобы я не противоречил, но принял слова ее равнодушно и открытием истины не приводил ее в уныние.

31. Еще присовокуплю одно происшествие, касающееся обоих. Плыл я Парфенским морем на корабле Егинском из Александрии в Грецию. Время было самое неудобное для плавания, но меня влекла страсть к наукам, особенно же ободряло то, что корабельщики были как бы свои. Но едва несколько совершили мы пути, поднялась страшная буря, какой, по словам плывших со мной, и не бывало дотоле на их памяти. Все пришли в страх при виде общей смерти, но я, бедный, боялся более всех за свою душу, ибо подвергался опасности умереть некрещеным, и среди губительных вод желал воды духовной; посему вопиял, просил и молил себе хотя бы малой отсрочки. Соединяли вопль свой и плывшие со мной, несмотря на общую опасность, усерднее иных родственников. Странные, подлинно, человеколюбцы, наученные состраданию бедствием! Так страдал я, но со мной страдали и родители, в ночном видении разделяя мое бедствие. Они с суши подавали помощь, своей молитвой как бы заговаривая волны, о чем узнал я, когда впоследствии, по возвращении домой, высчитал время. То же самое открыл и нам спасительный сон, как скоро мы вкусили оный, потому что буря несколько утихла. Ночь явственно мне представила, что держу Эриннию, которая страшно смотрит и грозит опасностью. А некто из плывших со мной, оказывавший ко мне особенное благорасположение и любовь и весьма беспокоившийся обо мне, видел, что во время опасности мать моя вошла в море и, взявши корабль, без большого труда извлекла его на сушу. И видение оправдалось, ибо море стало укрощаться, а мы вскоре, по непродолжительном бедствовании на море, пристали к Родосу. Во время сей-то опасности и я принес себя в дар, дав обет, если спасусь, посвятить себя Богу, и, посвятив, спасся.

32. И сие касается обоих; но думаю, что иные из коротко знавших моего родителя давно удивляются мне, который так долго останавливаюсь на сих предметах, как будто это одно и могу ставить ему в похвалу, а доселе не упомянул о тягостных временах, с которыми он боролся, как будто сего или не знаю, или не почитаю важным. Итак, присовокупим и сие к сказанному.