Творец государей

– Эй, Гаврила, погляди, – подозвал он своего подручного, – дым из трубы не вьется и снег у двери не примят, а снегопад-то прошел уже как второго дня. Умерла она там, что ли, или как?

– Сбежала, Михайла Михайлович, – подобострастно ответил Гаврила, – как есть сбежала!

– С чего бы ей сбегать? – удивился главарь. – Где Санкт-Питербурх, а где наши дела? Откуда ей знать, что мы собрались по ее душу? Лизка всегда была девка дурная и легкомысленная, не способная ни на какое разумное решение. Впрочем, с Артанским князем, говорят, возможно все – только что он был здесь, а мгновение спустя он уже в другом месте. На нашей памяти он только так на Москве козлом скакал, но вдруг не только на Москве? Если так, и он ее упредил – то тогда ты прав, Гаврила, сбежала Лизка и искать ее бесполезно. Впрочем, давай проверим.

После этих слов главарь, не собираясь слушать возражений, тронул шенкелями бока измученного коня, и тот шагом пошел по снежной целине к домику цесаревны. Следом, издав глубокий вздох, направил своего коня Гаврила, а за ним и вся остальная банда. И никто из разбойничков не заметил, как из глубоких снежных сугробов и из-за веток заснеженных елей через прорези белых маскировочных балахонов за ними наблюдают недобрые внимательные глаза. Никто не любит наемных убийц, а в особенности тех, которые, собравшись большой вооруженной кучей, пошли убивать одинокую, слабую и безоружную женщину.

Подъехав к стенам домика, разбойники прямо из седел пытались заглянуть в окна первого этажа, но результат был нулевым. Сами стекла, забранные в частый свинцовый переплет, были размером с ладошку и не отличались качеством обработки и идеальной прозрачностью. К тому же изнутри на этих стеклах нарос такой толстый слой измороси, что будь даже эти стекла прозрачны, как вода в горном ручье, творящегося внутри с улицы все равно не было бы видно. Да и все нормальные люди знают, что если днем смотреть в стеклянное окно темного помещения, не увидишь в нем ничего, кроме собственного отражения. Такой уж закон оптики.

Одним словом, попытка подглядеть, как там оно внутри, закономерно обернулась неудачей. Тогда, подъехав к крыльцу, по команде главаря разбойники спешились и приготовились ломать дверь. Однако этого не потребовалось, потому что та не была заперта изнутри.

– Вот видите, Михайло Михалыч, – прошептал главарю на ухо его подручный, – нету никого, говорил же я, сбежала она…

– Заткнись, Гаврило! Ужо я тебя! – рявкнул главарь, распахивая дверь, неожиданно выпустившую наружу клуб белого пара.

Следом за главарем, всматриваясь в царящий внутри знойный полумрак, в дверях домика столпились и остальные разбойники, не замечая, как от покрытых белоснежным покровом кустов и деревьев позади них бесшумно отделились тени в белых балахонах, которые, едва касаясь ногами поверхности сугробов, стали стягивать кольцо окружения. В руках эти белые вестники смерти держали обмотанные белыми лентами и частично покрашенные в белый цвет уже хорошо знакомые читателям самозарядные винтовки «Мосина», происходящие из одного интересного мира. Будь тут кто-то, кому доводилось уже сталкиваться с белыми призраками, например, кто-то из нукеров потерпевшего поражения Батыя – он бы уже вопил отчаянным голосом «Ок мангус!» и стремился бы улепетнуть от этого места куда подальше, ибо близкое знакомство с вестниками судьбы способно принести неприятности пострашнее смерти. Но разбойники и их главарь об этом пока не знали и, более того, напряженно вглядываясь в дышащий неожиданным жаром полумрак внутри домика, они даже не догадались обернуться, и потому не видели приближающейся угрозы.

Постепенно, по мере того как глаза привыкали к неверному сиреневому свету, что струился внутрь через заиндевевшие окна, главарь и его подручные стали различать смутные силуэты. Любимое кресло цесаревны стояло на своем месте, и в нем даже вроде кто-то сидел, а позади кресла чернильными контурами застыли силуэты то ли людей, то ли манекенов.

– Эй, Лиза, ты здесь? – неожиданно охрипшим голосом крикнул главарь, – а ну, давай покажись, я пришел с тобой поговорить.

– Токмо поговорить? – неожиданно раздался из полумрака кресла задорный голос Елисавет Петровны. – В такой-то кумпании?

– Ага, – завопил главарь, – здесь она, сучка, хватай ее, робяты! Режь! Коли! Души! Дави!