Творец сновидений

— Благодарю за комплимент. Оставь коньяк и сигары и можешь быть свободным. А я еще посижу немножко.

Он выполнил сказанное, выпрямился во весь свой восьмифутовый рост и произнес, кланяясь:

— Доброй дороги, сэр, и спокойной ночи.

— И тебе приятных сновидений.

— Спасибо, сэр.

И Мартин растворился в подступивших сумерках.

Я дождался легкого дуновения ночного ветра, от которого лягушки соловьиными голосами затянули баховскую прелюдию, и стал любоваться желтым лунным диском — под названием Флорида — который всплыл точно в том же месте, где час назад было солнце. В индиговый настой позднего вечера вплетался слабый аромат раскрывающихся розолилий, серебряная мишура звезд мерцала над головой, трещал на столе фитиль ровно горящей свечи, и омар таял на языке, подобно маслу, а шампанское наводило на мысли о полюсе и айсбергах. Грусть незаметно завладела моей душой, и я всем сердцем хотел сказать окружающему миру: «Я еще вернусь к тебе!..»

Покончив с омаром, щербетом и шампанским и еще не приступив к коньяку, я решил выкурить сигару. Разумеется, это крайне дурной тон, но я произнес тост за все, что видят сейчас мои глаза, и решил, что это вполне сойдет за извинение. Кроме того, я налил себе чашечку кофе.

Закончив ужин, я встал и направился вокруг огромной и сложной постройки, гордо именующейся моим домом. Меня интересовал бар Западной террасы. Дойдя до него, я присел на табурет, поставив рядом рюмку с коньяком, и зажег вторую сигару.

И в этот самый момент в проходе возникла Она. Элиз сегодня предпочла шелк, голубой шарф пенился на ее плечах, искрясь в свете фонарей и наплывая на воротник-стойку, украшенную бриллиантами. Добавьте ко всему этому белые перчатки, пепельные пряди волос, и бледно-розовые губки бантиком, всегда чуть-чуть приоткрытые. И взгляд с кокетливым прищуром.

— Ах, какая приятная встреча под луной, — протянула Элиз, и влажность губ плавно перетекла в многообещающую улыбку.

Мой расчет был точен, потому что именно в эту секунду взошла вторая луна, жемчужно-белая, и зависла над западным горизонтом. А голос Элиз напоминал пластинку, неожиданно заевшую на ноте «до». В наше время пластинки никогда не заедают, но я-то помню и иные времена… Кто их еще может вспомнить, кроме меня?..

— Привет, — сказал я. — Что будешь пить?

Ответ был такой же, как всегда.

— Виски с содовой. Прекрасная ночь!..

Я улыбался, глядя в голубизну ее глаз.

— Да, конечно. Сейчас…

Я ввел код заказа, и спустя мгновение появился бокал.

— А ты стал другим, Фрэнк. Веселее, что ли…

— Пожалуй…

— Надеюсь, ты не собираешься заняться благотворительностью?

— Отнюдь, — я пододвинул ей бокал. — Сколько у нас там набежало? Около пяти месяцев?

— Чуть больше.

— У тебя контракт на год?

— Да, на год.

Я протянул ей конверт:

— Считай это расторжением контракта.

Ее улыбка застыла и исчезла совсем.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Как обычно. Лишь то, что уже сказано.

— То есть я могу считать себя свободной?

— Полагаю, что да. И пусть соответствующая сумма развеет твою тревогу, — я добавил к первому конверту второй.

— Лучше я немного подожду.

— Не стоит.

— Тогда я еду вместе с тобой.

— А если я скажу тебе, что ты можешь погибнуть? Вместе со мной?

Мне хотелось, чтобы она сказала «да». Но, к сожалению, я достаточно знаю людей, и поэтому всегда имею запас рекомендаций по категории «А».

— В наше время всякое случается, Элиз… Человек вроде меня должен уметь рисковать.

— А ты дашь мне рекомендацию?

— Вот она.

Она отпила из бокала.

— Хорошо, Фрэнк.

Я передал ей рекомендацию.

— Ты ненавидишь меня за это? — спросила она.

— Нет.

— Почему?

— А за что я должен тебя ненавидеть?

— За мою слабость. И за то, что я слишком сильно люблю жизнь.

— Я не меньше тебя люблю жизнь, хотя гарантии меня не всегда устраивают.

— Поэтому я согласна на отставку.

— Поэтому я все подготовил заранее.

— И ты считаешь, что можешь все предугадать?

— Я так не считаю.

Она уже опустошила бокал.

— Какие планы на сегодняшний вечер, Фрэнк?

— Я же тебе сказал, что не всеведущ.

— Зато я кое-что могу предположить. В конце-концов, ты неплохо ко мне относился.

— Благодарю.

— Я огорчена расставанием…

— Но и испугана моими словами?

— Да.

— Очень?

— Очень.

Коньяк тоже иссяк, и я стал докуривать сигару, любуясь лунами — Флоридой и той, второй, за белизну прозванной Бильярдным шаром.

Она взяла меня за руку.

— Забудь сегодня про ненависть, дорогой.

Элиз так до сих пор не распечатала конвертов. Она тоже разглядывала ночные светила, и в руке ее была вторая порция виски.

— Когда ты улетаешь?

— Завтра, на рассвете. Едва младая Эос…

— О Господи, ты становишься поэтом!

— Нет. Я становлюсь самим собой.

— Я это и имею в виду.

— Вряд ли, но твое общество было мне приятно.

Она допила и вторую порцию.

— Холодает, Фрэнк…

— Ты права.

— Я не прочь согреться.

— Присоединяюсь…

Я бросил сигару, встал, и Элиз поцеловала меня. Она поднялась, под рукой я ощутил ее упругую, шуршащую шелком талию, и мы оставили бар. Мы возвращались в дом, который вскоре должны были покинуть. Оба.