Ты

Мы слушаем лес. Ты бродишь от дерева к дереву, касаясь стволов руками, каждым сантиметром своего тела улавливая какие-то вибрации, которые находятся за пределами моего восприятия. Сняв бейсболку с круглой, остриженной на лето под машинку головы, ты замираешь с поднятым к небу лицом, и твои веки подрагивают. Ты живёшь в стихии звуков, они – твоя реальность и твоя картина мира.

Тихий шорох шагов ветра. Плеск жидкого солнца. Разговор неба с песком, бегство в папоротники, прятки с облаками, заплыв наперегонки с летом, сосновая тайна… Образы рождаются, просятся в стихи, но у меня нет с собой блокнота и ручки. Пусть они сразу летят из моего сердца в летнее небо – отпускаю их незарифмованными на свободу с радостью, как птиц из клетки.

Мы вместе входим в воду, держась за руки. Твоё суховато-стройное тело рассекает волну, рука лебединой головкой на гибкой шее устремляется вперёд. Я изображаю крокодила и «охочусь» на тебя, но «добыча» побеждает «хищника» поцелуем взасос. Водоросли жутковато щекочут кожу, скользкие, как пальцы водяной нежити, и у меня вырывается визг.

– Что?! Что такое? – Твоя круглая голова с мокрым ёжиком волос возвышается над водой, а отражение, дробясь, колышется на волнистой ряби.

– Бррр, тут водоросли, – передёргивает меня. – Склизкие…

– Они что, кусаются? – усмехаешься ты.

– Щекочут…

– А если я тебя пощекочу?

Когда ты, обхватив руками колени, сидишь на покрывале, разостланном на песке, мне хочется тебя нарисовать. Я буквально вижу эту картину – до последнего мазка, до мельчайшего зёрнышка фактуры. Изящные, спокойные линии твоих голеней, выступающие под кожей жилки на тыльной стороне ступней, дуга спины, блеск капель на коже ссутуленных плеч, трогательная острота коленок, озорная рыжинка в русом ёжике на твоей макушке… Всё это просится на полотно, но из рисовальных принадлежностей у меня с собой только воображение. И слова.

Я мажу тебя солнцезащитным кремом, наслаждаясь каждым изгибом твоего тела, каждой выпуклостью выпирающей косточки. Ты поджарая и стройная, твоё тело – нервное, как и твои пальцы. Есть в нём какая-то напряжённая готовность к прыжку, и когда мышцы пружинисто движутся под твоей кожей, мне кажется, что ты сейчас вскочишь и побежишь по волнам, едва касаясь пальцами ног поверхности воды. Я – более округлая и мягкая, и ты любишь уютно устраиваться, как бы укутавшись мной. В вырезе твоих ноздрей – упорство, страсть, улавливание запахов. В линии губ – спокойствие, твёрдость, а в ямочке, разделяющей нижнюю губу на две половинки – едва уловимая чувственность, хорошо спрятанная под маской сдержанности. Разлёт твоих бровей – крылья птицы, вольно владеющей небом, а глаза… Незрячие солнца.

Вот так я рисую тебя словами.

После плавания ты проголодалась, и мы идём в тенёк перекусить. Ты жуёшь сэндвич с куриным мясом, а я глажу твой затылок.

– Ясик-пушистик.

В сумке-холодильнике для тебя припасено пиво, для меня – морс. На свежем воздухе всё кажется вкуснее, даже ещё лучше, чем на даче. Там пространство ограничено забором, а здесь – простор и приволье. Запах воды, сосен, разогретой кожи, пива, морса… Хлеба, который я сама пеку по выходным в хлебопечке. Он вкуснее магазинного, ароматнее и сытнее. Это – настоящий хлеб.

Потом у нас над головами звучит песня сосновых крон. Ветки влюблённо сплетаются, как наши руки, щекочут друг друга и ласкают. Земляника ещё зелёная, но аромат уже непередаваемый – крепкий, лесной, дурманный. Твои пальцы вплетают в песню леса звон гитарных струн, и мне хочется плакать – просто так, оттого что мы живы и нам хорошо, оттого что ты – моя, а я – твоя.

Мой нос шмыгает. Звон струн смолкает.

– Лёнь… Ты чего, маленький?

Улыбаясь, я вытираю слёзы, успокоительно глажу тебя по щекам.

– Да так… Просто мне хорошо.

– Вот глупенькая, кто же плачет, когда хорошо? – ласково усмехаешься ты.

Я выжимаю из век остатки слезинок, решительно встряхиваю головой и предлагаю:

– А пойдём, ещё искупаемся?

Вечер удлиняет тени и сгущает золото в солнечном свете, превращая его в янтарь. Мне хочется нарисовать тебя на фоне косых вечерних лучей, падающих между сосновыми стволами, под листьями папоротника, похожими на руки какого-то диковинного многопальцевого пианиста. Я хочу запечатлеть приставшую к твоей коже жёлтую хвоинку, травинку, торчащую из твоего рта, вот этого паучка, покоряющего твоё обтянутое джинсовой тканью колено, будто Эверест. Всё это можно нарисовать, но как изобразишь тяжесть твоей головы, доверчиво лежащей на моих коленях? Или пушистую щекотку от твоего ёжика? Как нарисуешь нежность, которая мурлычет у меня под сердцем, когда я сверху смотрю на твои ресницы?

Как передать в красках мягкий плен твоих губ, щекотно-влажную борьбу поцелуя? Какого цвета прикосновение твоей ладони и вес твоего тела на мне? Есть ли в природе оттенки, которыми можно было бы воссоздать тепло твоего дыхания на моей коже?