Испуганный посланием, Элиот положил телеграмму на стол. Он открыл ящик Пандоры, и его худшие опасения начинали сбываться… Несколько секунд он обдумывал ситуацию, а затем, смирившись, достал флакон, с которым никогда не расставался, и заставил себя проглотить таблетку.
Снаружи сверкнула молния, и раздались раскаты грома. Он посмотрел в зеркало и увидел в нем своего злейшего врага – себя самого.
13
Четвертая встреча
Человек проживает настоящее с завязанными глазами…И только позднее, когда повязка спадает, он, оглядываясь на прошлое, осознает, как и зачем он жил.
Гроза бушевала в Ки-Уэсте, лишив электричества всех жителей острова. Элиоту никак не удавалось заснуть. Стараясь не разбудить Илену, крепко спящую рядом, он зажег керосиновую лампу и решил осмотреть музей Эрнеста Хемингуэя.
Освещенный молниями дом был похож на корабль, который ветер носил по бурным волнам. Когда Элиот поднялся по главной лестнице, от мощного удара грома задребезжали стекла. Молодой врач вздрогнул и подумал, не вернуться ли, но только пожал плечами.
И все-таки ему стало страшно.
Поднявшись, Элиот прошел по скрипучему паркету в кабинет писателя, осторожно открыл дверь, и тут кто-то с шипением бросился ему в лицо.
Кошка!
Он где-то читал, что Хемингуэй обожал кошек – в его доме их было не меньше пятидесяти. Он ощупал лицо: представительница семейства кошачьих здорово прошлась по нему когтями и оставила рваную рану на щеке.
«Я и животные явно несовместимы!» – отметил про себя Элиот.
Он вошел в кабинет и с благоговением стал разглядывать личные вещи великого писателя: старую печатную машинку, которая была вместе с ним в Испании во время гражданской войны, керамическую фигуру, подаренную Пикассо, коллекцию перьевых ручек, страшную африканскую маску, десятки вырезок из газет и фотографии…
В комнате царила волшебная атмосфера. Надо сказать, что между рыбалками и попойками папаша Хемингуэй умудрился написать в Ки-Уэсте пару шедевров: «Прощай, оружие» и «Снега Килиманджаро».
«Не так уж плохо», – решил Элиот, когда свет опять включился.
Он задул керосиновую лампу и подошел к старому граммофону. С осторожностью поставил первую попавшуюся пластинку, и через несколько секунд в комнате раздались звуки скрипки и гитары: это были Джанго Рейнхардт и Стефан Граппелли – лучшие джазисты тридцатых годов. Внезапно пластинка остановилась, свет замигал, и комната погрузилась в темноту.
«Везет же мне, – подумал Элиот. – Зачем, спрашивается, я потушил лампу?»
Пытаясь найти ее, чтобы снова зажечь, он вспомнил, что оставил зажигалку в спальне.
В кабинете царила темнота, можно было различить только струи дождя, хлещущие по оконному стеклу. Молодой доктор постоял немного, надеясь, что с минуты на минуту включится свет.
И тут он почувствовал чье-то дыхание и услышал лязг металла.
– Кто здесь? – спросил Элиот дрожащим голосом.
Вместо ответа в нескольких метрах перед ним вспыхнула зажигалка. Он узнал глаза своего двойника, блестевшие в темноте.
– Ждешь объяснений, парень? Ладно, ты их получишь…
Старый доктор зажег фитиль керосиновой лампы и, усевшись в кожаное гаванское кресло, повернулся к Элиоту.
– Скажите, что случится с Иленой! – воскликнул тот с горячностью.
– Сядь и перестань вопить.
Снедаемый нетерпением, Элиот неохотно сел напротив. Его собеседник порылся во внутреннем кармане пиджака и достал фотографию.
– Ее зовут Энджи, – объяснил он, протягивая Элиоту фотографию. – Ей двадцать лет. Она мне дороже всех на свете.
Элиот внимательно рассмотрел снимок.
– А ее мать…
– Нет, ее мать не Илена, – отрезал собеседник, предвидя вопрос.
– Почему?
– Когда моя дочь родилась, Илены уже десять лет не было в живых.
Элиот, выслушав, остался спокоен.
– Почему я должен вам верить?
– Потому что у меня нет причин тебя обманывать.