Ты была совсем другой: одиннадцать городских историй

Переехав, он уже успел накупить Ляле кучу игрушек. В углу, в большой корзине, хранился склад. Вот и на этот раз он заказал ей в интернет-магазине маленькую плюшевую обезьянку и большой конструктор – магнитные железные палочки и шарики, из которых можно было строить дворцы.

Спать Ляля отказалась наотрез – что ж, они просто повалялись вместе, полистали аляповатый, но местами смешной детский журнал, смесь «Веселых картинок» и нынешнего глянца – журнал ему привезли вместе с игрушками в качестве бонуса, потом посмотрели мультик, потом долго играли в конструктор – выстроили дворец, хотели поселить в нее обезьянку, но та вредничала и убегала: какой же это дворец, это клетка! Хочу в джунгли! – пищала она и приземлялась на пальму! – папину мягкую голову. Папа ответил: сейчас! И принес из кухни два банана, они росли у него прямо из ушей – фрукты он тоже закупил заранее, к дочкиному приезду. Ляля хохотала и с удовольствием умяла пальмовые дары.

Стрелки на часах, висевших в простенке между окном и шкафом, последние два часа не двигались, а прыгали длинными скачками, и после очередного прыжка указали на половину седьмого. Он смотрел на часы и думал, что это напоминает странную казнь: жить с собственным ребенком строго отмерянное время. И эту казнь ему устроила Настя. Когда она превратилась в такую… сучку?! Он ли ее не любил? Сколько окучивал, потом два года прожили как в раю. Но едва Ляля начала ходить, потом бегать, места в их каморке перестало хватать, нужно было снимать другую квартиру; его родную, на Самотеке, они сдавали, а Настя была бесприданница. Он напрягся, перешел в другую компанию. Квартиру сняли, но теперь он стал начальником, после работы приходил домой мертвый, если ужин не подавался сейчас же – орал, да. Разъехаться первой предложила она. Отдохнуть друг от друга, ага. В ответ он шарахнул о батарею стул, сломал. И съехал. А она долго не скучала, завела себе какого-то… Ляля все ему докладывала: к нам приехал дядя Андрей. Но вскоре: дядя Андрей уехал. Возвращайся, пап. Ох, Лялечка…

Было без пяти семь. Его время вышло. Он снова одел дочку, но уже без прежнего удовольствия, раздражаясь на ее медлительность и безучастность; Ляля заметно утомилась, он ворчливо повторял, что лучше было бы выспаться днем, подремать хоть полчаса; наконец они вышли во двор. Заметно потеплело, и ветер стих. Летел легкий снег. Он сбросил его щеткой с машины, Ляля помогала ему, варежкой стряхивала снег с фар.

В машине, пристегивая ее в детском кресле, он сказал (зачем?!), что ему было с ней очень хорошо ходить в театр, хорошо обедать в кафе, а потом играть.

Ляля сейчас же откликнулась, уже знакомо.

– Папа, а когда ты вернешься? Будем играть с тобой каждый день и каждый день ходить в театр. И еще, – она замолкает, делает хитрые глаза. – Я хочу, чтобы из детского сада меня забирал ты!

– Я? Но я поздно заканчиваю. То есть я могу, конечно, как-нибудь забрать тебя из сада, но не чаще, чем раз в неделю… Если мама будет не против, – говорил он, садясь за руль.

Прежде чем тронуться, он быстро пишет эсэмэску своей новой подружке, Светке с работы, она давно хотела, и две недели назад он наконец сдался. Она ничего, хотя и грубовата, зато добрая – попозже вечером она приедет с ночевкой, все давно обговорено, но он все-таки пишет, малодушно, уже захлебываясь подступающим одиночеством в опустевшей без Ляли квартире.

«Всё в силе?» и сейчас же получает ответ – «да!!! чмоки!!!!» Кривится поспешности ответа и восклицательным знакам и снова устало думает: только дети, дети дарят оправдание жизни.

Это ощущение оправданности собственного существования особенно остро охватывало его в прежние времена, когда Ляля отказывалась спать одна. Вскрикивала по ночам, проверяла, есть ли кто-нибудь рядом, – и ночь получалась мятой, зато – оправданной. Продавать москитные сетки, договариваться с поставщиками и клиентами мог любой. Быть в этой ночной комнате с маленькой девочкой – никто, ни один человек на Земле, кроме него, ее папы. Ну, может быть, еще мамы. Интересно, что как только они разошлись, Ляля немедленно исцелилась от своих ночных страхов, точно махнула на них с Настей рукой, и вопреки прогнозам детского психолога, с которым они дважды суеверно консультировались, стала спать на диво крепко. Возможно, слишком нервно ей было, пока они жили вместе?

– Включи мне «Детское радио»! – раздается сзади голос дочки.

– Ты что-то забыла, – поправляет он.

– Пожалуйста, – вспоминает Ляля и почти хнычет: – пожалуйста, включи.

Она, похоже, всерьез устала.

– Подожди, давай лучше мы с тобой еще поговорим. Сказку придумаем, а?

– Я хочу «Детское радио».

Он больше не возражает, включает приемник.

– Господин ученый, – просит ложно-детский женский голос, – а где живут кенгуру?

И господин ученый покорно рассказывает про Австралию, про кенгуру, про мишек коала, которые, оказывается, больше всего на свете любят спать.

– Как мама, – шутит Ляля.