Ты – дура, детка!

Внушить подруге, что я близка к самоубийству, оказалось сложно, но мне удалось. Я нагнетала ситуацию раз от раза, бросая новые зёрна сомнений, чтобы они взросли. Перед эффектным якобы уходом из жизни, я начала расставлять моральные колья, чтобы, как на охоте добычу, гнать Люськино сознание по нужной мне тропе. Проявляла интерес к сайтам самоубийц, к специфическим фильмам, болтала об этом с подругой. Демонстрировала Комаровой свои намерения, и она сдалась.

В тот день я ждала её. Хотела, чтобы Люда вытащила меня из петли и сдала медикам. Оставила входную дверь открытой, набросила на турник в межкомнатном проёме верёвку, сделала петлю. Поняв, что трагизма мало и его следует усугубить, я набросила петлю на шею.

Случилось то, чего не было в моём плане: я поскользнулась и повисла, начала задыхаться.

Самые страшные мгновения уходящей жизни те, в которых присутствует беспомощность и осознание конца. Бессилие – подлинное проклятие, и оно настигло меня. Я умерла. Очнулась в реанимации.

В больнице со мной разговаривал психиатр и на вопрос: «Слышу ли я голоса», честно ответила: «Да».

Их было много – голосов. Они болтали на разные лады, сводя меня с ума. Хотелось биться об стену, выпрыгнуть из окна, вскрыть вены, чтобы прекратить эту какофонию. Но мне ничего не пришлось делать. Однажды я проснулась и услышала тишину. Она казалась звенящей, такой, что даже уши заболели. Я испугалась, закричала.

Из больницы меня выписали, но врача посещать велели. А потом явился Артём. Он так и не узнал, что я валялась в больнице. Желал, чтобы я встретилась с одним человеком, передала ему конверт и записку. На этом всё – он ушёл навсегда.

Долго смотрела на почерк гадёныша в сообщении. Буквы ровные, красивые. Голос внутри меня шептал, что я не должна ничего делать, но я не прислушивалась. Подошла к окну и приложила лист к холодному прозрачному стеклу. Мне казалось, что если посмотреть на свет, то внутри бумаги увижу какие-то скрытые знаки.

А голос продолжал шептать. Чтобы покончить с ним, я врезала по раме кулаком, распахнула её. Вспомнилась мама, её хрупкие руки, прижимающие чистый лист и книгу под ним к стеклу. Она срисовывала мне картинки из печатных изданий, а я их раскрашивала потом. Света, проникающего сквозь прозрачную преграду, хватало, чтобы видеть контуры рисунка и переносить его на чистый лист.

Бросилась к столу, достала блокнот, вырвала из него пару листов. Взяла рукописный текст поручения, прижала к стеклу, а поверх него положила чистую страницу. Сообщение, предназначавшееся для мужчины, обвела ручкой, стараясь не торопиться, чтобы получилось похоже. Когда работа была закончена, отыскала буквы в старом тексте и дописала: «Садись за столик». Послание получилось очень похожим. Если бы не моя приписка не отличила бы от оригинала.

Быстро собравшись, отправилась по адресу, где проживала девушка Тёмы. Позвонила ей в дверь, сунула записку прямо в руки. На следующий день встретилась с мужчиной средних лет и перхотью на плечах. Его звали Варёный – так сказал Артём. Я попросила Вовку Жданова найти этого человека и он нашёл. Константин Янович Варенков – так его звали при жизни.

– Как всегда? – спросил он.

– Да, – кивнула и продолжила переминаться с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.

– Дата срочная. Деньги с процентами?

– Не знаю, – быстро ответила я.

– Ладно.

Я отдала ему записку, деньги и фотографию девушки Тёмы.

До последнего сомневалась, следовало мне передавать записку той девушке или нет. Ведь я понимала, что бывший солдат срочной службы Варенков, служивший в Афганестане, освоивший профессию подрывника, не просто так получил деньги. Но когда Артём сказал, что я должна быть там и занять один из столиков – разозлилась. Переигрывать события не стала. Именно в тот момент я признала себя убийцей.

Да, я пришла в назначенный день и время, видела Варенкова, наблюдала, как красивая девушка, похожая на дорогую куклу, садится за столик. Потом был взрыв. Я оказалась рядом с трупом девушки первой. Даже сейчас, не могла забыть губы убитой: красивые, пухлые, а на них нежно-розовый блеск. Ресницы очень длинные.

Фарфоровая кукла лежала на грязном асфальте – сломанная и никому ненужная. Я напитывалась холодом смерти, и думала лишь о том, что с Артёмом всё будет кончено. В ладони девушка сжимала флешку – я забрала её себе. Позже, просмотрела информацию, спрятала.

Лоскутов-старший пришёл спустя две недели в мою квартиру и учинил допрос. Я от души наплакалась, внимая его угрозам в мой адрес. Конечно, я рассказала свою версию происходящего, но мне не очень-то и поверили. В глазах Лоскутова я была запуганным бешеным зверем, умеющим хорошо стрелять. Он знал, что я продолжала лечение от суицида, какой диагноз мне установили, и делил сказанные мной фразы на десять.