Ты это съешь (СИ)

Понимание ситуации неожиданно вспыхнуло где-то в области груди, и мне стало тяжело дышать. Горящие искры медленно оседали во всем моем теле. Видимо, это отразилось и на моем лице. Глаза доктора стали шире, морщины на лбу разгладились. Он был похож на ловца бабочек, выжидающего с сачком долгожданную жертву.

Я произнес эту фразу прежде, чем понял ее значение:

– Моя сестра умерла.

Эпизод 2. Кем мы были до этого?

Если бы я был слеп, я бы подумал, что в тот момент стены в комнате сжались, сделались бумажными, шаткими и свалились на меня, как груда картона. Весь мир должен был рассыпаться в одно мгновенье, но все оставалось на своих местах. За окном сердито сигналила машина, женщина говорила по телефону и смеялась, по асфальту шаркали чьи-то ноги. Кто-то в своей палате энергично переключал каналы.

«Это поистине удивительное изобретение. Ваши вещи станут как новые. Позвоните…»

«Она уже третью неделю не теряет своих позиций в чарте».

«…объявил о помолвке с известной…»

«12 человек ранены…»

«…передача на левый фланг и гоооол!»

Доктор Литман похлопал меня по плечу и сказал:

– Отдохните немного. Сестра Роузи зайдет к вам через час.

Он вышел из палаты, и хлопок двери оборвал череду случайных новостей.

Я лежал на больничной кровати, уставившись на белую стену, и пытался сосчитать еле заметные неровности, оставшиеся после покраски. Я вспомнил, что моя болезнь началась с того случая, когда я против своей воли съел суп из мертвецов.

В тот день, мы с Линдой как всегда прогуливались в лесу. Линда катила меня в коляске и попутно собирала с земли сухие ветки. Она мечтала построить шалаш в самой чаще леса, чтобы жить подальше от родителей. Она обещала забрать в новый дом и меня, когда все будет готово, чтобы соседская ребятня перестала, наконец, надо мной издеваться. Другие дети всегда насмехались надо мной, потому что, хотя я и был старше сестры, все еще ездил в детской коляске. С покупкой инвалидного кресла наши родители не торопились. Им было неловко перед людьми за то, что я не могу ходить, и потому пытались скрыть мой изъян от окружающих. Поэтому меня возили в детской коляске вплоть до 13 лет. А когда маму кто-нибудь спрашивал на улице, почему «такой взрослый мальчик все еще ездит в коляске», она отшучивалась и отвечала: «Он просто устал, такой слабенький».

Но если со мной была Линда, она всегда говорила правду:

– Мой брат не может ходить, у него не получается.

И в ее голосе всегда звучали нотки гордости. Она любила меня таким, какой я есть

В тот день во время прогулки она вдруг повернулась ко мне и предложила:

– Давай навестим Руди, я хочу кое-что ему отнести.

Руди – наш старый пес, золотистый лабрадор с вечно высунутым языком. Он тяжело дышал даже зимой, казалось, ему всегда было жарко. Он умер год назад, и мы, собравшись всей семьей, похоронили его в лесу, под высокой сосной возле земляничной поляны. Когда мы хоронили его, Линда положила ему на могилку клок кошачьей шерсти. Она выпросила его у соседки, когда та вычесывала своего кота. Линда положила шерсть на могилу Руди и объяснила всем нам: «Чтобы он не терял хватки».

– Хочешь нарвать для него цветов? – спросил я.

– Пф, кому нужны эти цветы? – поморщилась Линда, - Смотри, что я ему прихватила. Это уж получше цветов.

И она достала из кармана куртки какой-то сверток, от него пахло жиром.

– Что там? – заинтересовался я.

Она осторожно развернула салфетки и протянула мне. Это была большая говяжья косточка.

– Ух ты. Где ты ее взяла? – спросил я.

– Выудила из супа, пока мама дремала. – она захихикала. Поступки, которые она совершала тайком, без разрешения взрослых, доставляли ей несравнимое удовольствие. Из нас двоих мальчишкой, без сомнения, была Линда.

– Только какой прок Руди от этой косточки? Он же умер.

– А какая польза от цветов? Он их никогда не любил. Разве что писал на них, - прошептала она и засмеялась, а потом продолжила, любуясь на свой подарок, – Он увидит эту косточку и вспомнит ее вкус и завиляет хвостом от удовольствия, обрадуется, что мы его не забыли.

Через минут десять мы вышли на поляну. В прошлом году, земля, где был похоронен Руди, была безжизненна. На потревоженной земле не росла даже трава. Но сейчас на месте, где был похоронен Руди, выросли грибы. Мерзкие поганки на тонких ножках, белые и коричневые, заполонили все вокруг. Все они были отвратительного телесного цвета. Линда присела на корточки, чтобы получше рассмотреть грибные заросли и с уверенностью заключила:

– Это мертвые прорастают сквозь землю.

И мы оба содрогнулись от отвращения.

Когда мы возвращались домой, Линда рассуждала:

– Интересно, сколько всего домашних животных похоронено в этом лесу? Кошки, собаки, попугайчики, морские свинки. Только представь. Я видела, как папа зарывает здесь мышей, пойманных в мышеловки.

– Мышей? – удивился я.

– Ну да. Тех, что попали в мышеловки. – она грустно вздохнула, - бедняжки. Неужели от них так много вреда, что их нужно убивать?

– Они разносят опасные болезни, – со знанием дела заметил я и все же надеясь, что Линда не спросит меня, какие.