Глеб стоит у дверей одной из дорогих больниц столицы. Смотрит на тревожное выражение лица Ани, которая треплет подол футболки и не знает, куда деть свои руки. Он не смог отпустить ее одну. Даже после двух таблеток успокоительного и рюмки водки. Да и сам не решился сесть за руль. Девчонка пришла в себя и даже заверяла, что с ней все хорошо, но все равно он решил проводить ее. Побыть вдвоем хоть еще немного. Он стоит, переминается с ноги на ногу, не знает, что сказать. А что вообще говорят в таких случаях? Аня рвется подбитой птицей в нетерпении. Глеб тормозит ее, крепко сжимает ладони, останавливает, продлевает себе время. Смотрит в испуганные глаза, запоминает их блеск. Люди пробегают мимо, не обращают внимания на пару. А они стоят у самых дверей, как две фарфоровые фигурки, смотрят друг другу в глаза и молчат. Иногда молчание говорит больше, чем тысяча слов. Глеб сжимает ее холодную ладошку, перебирает костяшки пальцев, прощается. Строго, по-своему. Как будто его завтра уже не наступит, у него есть только момент настоящего.
— Тебе пора идти, — нарушает долгое молчание парень, опускает глаза на ее ладонь. Запоминает переплетение ее вен с его чернильными узорами. — Он, наверное, уже ждет тебя, — улыбается с легкой грустью в глазах. — Ты только позвони мне потом. Я буду очень переживать. Хорошо?
Аня еле заметно кивает, почему-то старается запомнить его карамельный голос, убирает свою руку и обнимает Глеба. Отдает частичку себя, оставляет с ним.
— Спасибо, — отворачивается и быстрым шагом удаляется от друга.
— Пусть у тебя все будет хорошо, — одними губами, и прочь от появившегося чувства безысходности.
***