Ты мой закат, ты мой рассвет

Мгновение просто пытаюсь понять, о чем он. Точнее — о ком. Муж ни капли не помогает, только злорадно ухмыляется.

Так, должна же быть какая–то подсказка. Причем, судя по его довольной физиономии, она прямо у меня под носом.

Шарик.

Обычный синий шарик. Господи, ну конечно.

И вот как ему теперь сказать, что он немного поторопился с цветом?

— Между прочим, это никакой не сумасшедший дом, — пытаюсь как–то увести тему.

— А по врачам–параноикам так сразу и не скажешь, — ворчит Антон и все–таки протягивает мне шарик. — Ладно, Очкарик, так и быть. Храни пока ты. Но имей ввиду, что потом передашь сыну.

— Не слишком ли много мужчин на меня одну? — пряча улыбку, интересуюсь я. Отдаю Антону тетрадь и пухлый джинсовый пенал со своими письменными принадлежностями, взамен прижимая к себе шарик. Нарочно немного прогибаюсь в спине. — Вот, как раз к родам стану такой же.

— Такой же? — переспрашивает Антон, и мне кажется, что панику в его голосе можно использовать как оружие массового поражения. — Очкарик, куда тебе? Я и так боюсь, что начнешь трещать по швам.

— Вот спасибо, — в шутку стучу его кулаком по плечу. — Теперь буду чувствовать себя большой неуклюжей жабой.

— Ну, я в детстве любил жаб.

— Господи, мужчина, даже не продолжай. Знать не хочу, как именно ты их любил.

— Мелкая извращенка, — скалится он, помогая мне сесть на заднее сиденье. Сидеть на переднем рядом с ним уже давно табу.

— Любитель лягушечек, — отвечаю я.

— Скажи спасибо, что тебя нельзя наказать, а то бы научил жену мужа любить и уважать. — Антон смотрит на меня в зеркало заднего вида, подмигивает и с видом искусителя предлагает: — Может, в секс–шоп заедем? Костюмчик пчелки очень подчеркнет… гммм… ну в общем, всю тебя.

Я очень ценю, что, несмотря ни на что, он продолжает окружать меня всем тем, чего мне так ужасно не хватало всю свою жизнь: заботой, вниманием и чувством принадлежности именно тому человеку, которому я и должна принадлежать.

— У меня есть другое предложение, — осторожно начинаю я, на всякий случай скрещивая пальцы сразу на обеих руках.

Надеюсь, он все поймет и согласится.

Глава сорок шестая: Антон

— Детский магазин? — Я на всякий случай переспрашиваю, чтобы понять, что не ослышался. — Ты собираешься вот в таком положении ходить по магазинам и покупать… приданое?

Иногда мне кажется, что я не до конца осознаю всю шизанутость насекомых в ее голове.

Очкарик виновато пожимает плечами и смотрит куда–то вниз. Сидела бы рядом… даже не знаю, чтобы с ней сделал, учитывая то, что с ней вообще ничего нельзя делать. Хоть, блин, не дыши. Но что–то бы точно устроил, чтобы перестала корчить из себя героиню.

— Антон, но ведь у меня может уже и не быть другого шанса, — как–то очень тихо и смиренно говорит Йени. — Когда еще я смогу сама решить, что будет у нашей девочки?

Девочки?

Бля, серьезно?! Дочка? У меня будет дочка?!

— Я понимаю, что это очень беспечно с моей стороны, — продолжает Очкарик, хоть слушать ее и пытаться переварить тот факт, что скоро появится еще одна любительница вить из меня веревки, довольно сложно. — Поверь, муж, я правда и честно–честно все понимаю. Но мне так хочется все сделать самой. Выбрать маленькие комбинезоны. Пинетки разных цветов. Кроватку. Коляску. Маленький термос для бутылочки в чехле с бабочками. Соски персикового цвета с милыми цветочками. Балдахин с вышивкой…

Я слышу, как у нее ломается голос.

Как будто все это — не рутина и банальщина, а дело всей жизни.

Но перебивать ее как–то даже язык не поворачивается.

— У меня ведь… скорее всего, больше не будет других детей. — Втягивает голову в плечи, как будто готовится выслушать внушение с пристрастием. — У нас. Так что, если ты все же захочешь мальчика в перспективе, это может стать большой проблемой.

Даже не знаю, как ей донести, что для меня и один ребенок — это уже неожиданность и подвиг и я пока сам не до конца понимаю, как его появление отразится на и так со всех сторон сложной жизни. Думать о втором не то что рано — просто смешно.

— Я знаю, что с этим, конечно же, с удовольствием справятся наши мамы, — она улыбается, пытаясь казаться сильной. — И что так было бы правильно. Бабушки всегда так ответственно ко всему подходят, ведь у них опыт и понимание. Но мне… Понимаешь, это очень важно для меня. Важнее только ты.

Я отмалчиваюсь.

Что ей сказать, когда вот–вот зальется слезами? Такими искренними, что я снова начну злиться от бессилия и понимания, что я, вроде как, сам в этом виноват.

— Пожалуйста, Антон. — Она шмыгает носом, хоть старается сделать это тихо, возится в кармане длинной кофты и достает аккуратно сложенный листок. — Я написала список всего, что нужно. Обещаю, это не будет бесцельным шатанием!

Вот что мне с ней делать, когда смотрит своими здоровенными влажными глазищами — и нижняя губа дрожит как у маленькой.

А еще интереснее, что мне делать потом, когда их будет, блин, целых две.

— Что у тебя там? — протягиваю руку и жду, пока очкарик осторожно вложит туда этот исписанный лист.