Ты плоть, ты кровь моя

Они так и стояли там, пока Элдер залезал в свою машину, поворачивал ключ в замке зажигания, включал передачу и разворачивался.

14

– На нейтральной территории, значит, – заметила Морин Прайор, когда Элдер позвонил ей и предложил встретиться в «Арборетуме», городском парке, который занимал весь центр Ноттингема, от восточной границы общественного кладбища до шоссе на Мансфилд.

Однако первым, с кем встретился Элдер, оказалась не Морин, а Чарли Резник, инспектор уголовного отдела полиции. Сунув руки в карманы бесформенного бежевого плаща, который он носил в любую погоду, Резник шел по парку мимо круглой эстрады, направляясь к выходу на Уоверли-стрит. Оттуда он легко мог добраться пешком через кладбище до Каннинг-серкус и офиса своего уголовного отдела.

– Чарли!

– А, Фрэнк!

Они были примерно одного роста, на дюйм-два выше шести футов, но Резник потяжелее на добрых полтора стоуна.[11]

– Ну, – спросил Резник, – как тебе живется на пенсии?

– Не так уж плохо.

Резника это явно не убедило.

– У тебя сейчас уже тридцать лет стажа, Чарли. Попробуй сам. Тогда и узнаешь.

Резник покачал головой:

– Я еще повкалываю немножко.

– Хочешь откинуть копыта, так и не сняв упряжи?

– Надеюсь, что нет.

У него было какое-то желтое пятно, заметил Элдер, размазанное и засохшее на рубашке рядом с галстуком.

– Девоншир? – спросил Резник. – Туда забрался?

– Корнуолл.

– А чего это тебя назад принесло?

– Ну, всякие дела… – Элдер сделал неопределенный жест рукой.

Резник кивнул:

– Ладно, мне надо идти. Рад был повидаться с тобой, Фрэнк.

– И я был рад, Чарли.

Элдер постоял, глядя, как он удаляется, очень легкой походкой для такого грузного мужчины. Он еще не исчез из виду, когда Морин стремительно вышла из-за розария на главную аллею.

– О старых временах вспоминали?

– Что-то в этом роде.

Морин кивнула:

– Я с ним один раз работала вместе. Отличный мужик. Хороший полицейский.

– Удивительно, что он все еще работает на Каннинг-серкус, в уголовном отделе.

– Ну, нельзя сказать, чтобы у него не было возможности оттуда уйти. Главным инспектором, начальником отдела по расследованию особо тяжких преступлений, еще когда он только создавался. Насколько я знаю, ему этот пост буквально на блюдечке преподнесли.

– А он отказался.

– Слишком много административной работы. Сплошные бумаги. А он по-прежнему любит сам во всем разбираться. Он у нас такой. Вот и носится, возится со всякой дрянью.

– Вполне могу его понять.

– А кроме того, ты ведь помнишь его ПП – постоянную подружку, сержанта Келлог? Линн Келлог?

Элдер, кажется, ее помнил: круглолицая, с тихим голосом, приземистая, около тридцати.

– Несколько лет назад они одновременно получили предложение перейти в новый отдел, который тогда только создавался. Келлог как раз должна была получить сержантское звание. В этом случае они оба попадали в неудобное положение, понимаешь…

Элдер понимал. Он не раз был свидетелем подобных происшествий.

– В результате Резник отказался, решил остаться на прежнем месте. А Келлог перескочила в отдел особо тяжких. Это было еще до того, как отдел раскидали по двум разным офисам. Ну она-то карьеру сделала. Теперь – инспектор в Карлтоне, вполне соответствует своей должности.

До участка, где когда-то работали Элдер и Морин, было полчаса езды по дороге на Мансфилд; он теперь располагался в новом здании, более всего напоминавшем второразрядную гостиницу.

– А они по-прежнему вместе живут? – спросил Элдер. – Резник и Келлог?

– Насколько я знаю, да, – ответила Морин, а потом, заметив грустную ухмылку Элдера, спросила: – А что? Что тут смешного?

– Да я по поводу Резника. Вот уж никогда бы не подумал, что он способен на такое…

– На какое?

– Ну, сама понимаешь… Молодая женщина… Любовная связь, романтика…

– Не одобряешь?

– Да нет, не в этом дело, – возразил Элдер, хотя, сказать по правде, он не был в этом до конца уверен. – Просто я всегда смотрел на него вроде как на грустного старого холостяка.

– Может, в этом тоже есть своя привлекательность, – улыбнулась Морин. – К тому же он нежный и заботливый. Чего нельзя сказать о некоторых других.

– Ладно, пошли, – оборвал ее Элдер. – Мне надо с тобой поговорить о Шейне Доналде.

Ничего особо интересного Морин ему сообщить не могла. Обе местные газеты продолжали публиковать материалы о досрочном освобождении Доналда, не желая слезать с этой темы. Родители Люси Пэдмор со своей стороны собрали несколько тысяч подписей под воззванием, требующим в законодательном порядке ввести пожизненное тюремное заключение для всех убийц, действительно пожизненное. Дэвид Пэдмор по-прежнему сообщал всякому, кто соглашался его слушать, что именно он сделает с Доналдом, если у него будет такая возможность.

– Сколько времени пройдет, как ты считаешь, пока это дело вызовет общественный резонанс? – спросил Элдер. – Когда все стенды будут увешаны разными плакатами, а все репортеры бросятся на розыски Доналда?

– Ну, трудно сказать, может, ему еще повезет…

Элдер же полагал, что везение и Шейн Доналд – вещи несовместные.

– Что тебе удалось накопать в Йоркшире? – спросила Морин. – Что-нибудь новенькое узнал?