Из одинокого окна Ей в полдень даль видна Как на ладони. Ни облачка на светлом небосклоне.За полем рисовым – широкая рекаБлестит среди густого тростника.За нею пелена зеленой полумглы,Где пальм кокосовых высокие стволы,Деревья хлебные, горбатый джам.Житье-бытье другой деревни там Проходит как бы в отчужденье: Людей неведомых рожденье,Их смерть, их праздники, их будни. На крыше, с книгой, пополудниОна сидит. Не собранные сзади,Свободно ей на грудь скользнули пряди. Душа ее блуждает где-то,Оплакивая вымысел поэта. Сказанье о героеНаходит в ней сочувствие живое,И с тем, кого не видела, в разлукеОна тоскует. В полнолунье звукиУнылой песни лодочника к ней Доносятся сперва сильней,Затем слабее, словно дальний зов,С челна, плывущего меж сонных берегов, И слезы беспричинные из глаз Струятся в этот час,И пробуждаются в ней смутные желанья.Из глубины веков ей слышатся преданья. О, как, должно быть, сладко в темноте Писать письмо на пальмовом листе Пером, обмакнутым в настой печали! «Мечтательницы» имя мы ей дали.
Певунья
Ее душа – ручей: она Журчанья ритмами полна. Ее речей текучая напевность Привносит оживленье в повседневность. Порой В нее врывается игрой, Потоком говорливым, Бурливым, Вздымая пену смеха, волны песен. Ей мир застойный тесен.Ее глаза – слова, жест – слово, поступь – слово, Что жилками листа лесного Повторено и вечно ново;То слово, что поит рассаду вволю,Гоня волну по рисовому полюПорой осенней, в месяце ашшине; То слово, что ночами в звездной сини Тревожит нас мерцаньем беспокойным;То слово, что звучит в жужжанье пчел нестройном,С деревьев мохуа сбирающих пыльцу. «Певуньей» зваться ей к лицу.