За время моей работы с хищниками из мух наделано слонов, наверно, целое стадо. Но я не в претензии. Льщу себя надеждой, что понимаю не только звериную, но и человеческую психологию. И легенды вокруг наших номеров — явление для меня совершенно нормальное. Только действительность интереснее всяких небылиц, и это, может быть, тоже одна из причин, почему я решил написать о своей работе.
Сколько мне ни приходилось читать повестей и рассказов или смотреть кинофильмов о цирке — везде одни трагедии. То гимнаст разбился, потому что завистник подпилил ему трос. То укротителю отгрызли голову, когда он всунул ее в пасть к тигру, потому что недоброжелатель насыпал ему (укротителю) на затылок нюхательного табаку, и зверь, чихнувши, сделал свое кровавое дело. То… в общем, стандарт на эти трагедии достаточно известен. И это о цирке — искусстве жизнерадостном и бодром. Правда, я имею в виду старую литературу, а не новую. Может быть, новая… Впрочем, новой о цирке мне читать почти не доводилось…
А несчастные случаи в цирке — редкость, и происходят они не от каких-то необыкновенных причин, а от ошибки человека или от болезни. Потому что и люди цирка тоже болеют.
Каких только невероятных предположений не наслушался я о себе! Особенно «сведущие» люди уверяли даже, что я знаю магические заклинания. Что ж, и это естественно: непонятному всегда хочется придать оттенок таинственности.
Но никакой таинственности в дрессировке хищников нет. Никаких травяных настоев, якобы дающих власть над зверем, укротители не применяют. Не существует ни каких магнетических взглядов. Тайна заключается в бесстрашном поведении укротителя и отличном знании психологии зверя.
Бывает, что зверь робеет и ежится перед укротителем.
Но это не от пронизывающего взгляда, а оттого только, что животное во время дрессировок сильно били, били от страха перед ним, от человеческой нетерпеливости, от раздражительности.
Но легенды создаются и живут. И благодаря им я вскоре почувствовал, что в наш дуэт — я и звери — вплетается очень настойчиво третий участник — зритель, который вносит в атмосферу номера что-то неожиданное, какой-то элемент спора. Я все время чувствую, что должен что-то опровергнуть своим выступлением или что-то доказать.
С самого начала работы в цирке я всегда старался не только познать запросы и интересы зрителя, но и разгадать его психологию. А она существует — психология зрителя.
Впервые я обратил внимание на этот факт, когда заметил, что в разных городах трюки проходят по-разному. То, что в одном городе было встречено громом аплодисментов, в другом зрители едва замечают. Я почувствовал, что должен уметь слышать зрительный зал. И со временем научился разбираться в оттенках его реакции. По тому, что и как воспринимают люди, на что они больше всего реагируют, я понимаю, какие акценты ставить в номере. Иногда подбирается публика, которая любит острое, драматическое, а на мелкие детали, на чистоту и шлифовку не обращает внимания. Значит, надо акцентировать драматические сценки со зверями, почаще заставлять их рычать и огрызаться.
Если же больше интересуются тем, как делаются трюки, если реагируют на тонкости, значит, надо подчеркнуть чистоту и элегантность работы тигров.
Зрители своей реакцией не только корректируют исполняемые трюки, но часто подсказывают важные решения. Поэтому я считаю, что должен рассказать о зрителях особо, о наших тайных взаимоотношениях, о которых они, быть может, и не подозревают.
Начав выступать с хищниками на манеже, я очень скоро почувствовал противоречивость моего номера. И тогда же понял, что необходимо хотя бы для себя найти критерий и определить суть своей профессии.
А противоречие это заключается вот в чем. Ежедневно я выхожу на манеж, показываю дрессированных хищников и при этом рискую жизнью. И все знают, что я рискую. И чем больше риска, тем с большим успехом проходит номер — не будем лицемерить и назовем вещи своими именами.
В то же время всем своим поведением я должен подчеркивать, что номер этот гуманный, что в нем нет ничего страшного. Но чем больше я буду это подчеркивать, тем меньше он будет вызывать интерес.
Именно с тех времен, когда укротители хищников увлекались превращением диких зверей в ласковых домашних кошек, во всяком случае, старались подчеркнуть эту «домашность» всеми способами, чаще всего и приходилось слышать самые обидные для дрессировщика слова: да эти звери — мирные; да они доведены до такого состояния, что уже не тронут укротителя; да они такие сытые, что совершенно не опасны; да у них клыки вырваны да и когти тоже. И, наконец, самое обидное: разве это тигры? Вот раньше были тигры — это да!
Как ни нелепы такие утверждения, я все же хочу их опровергнуть примерами.