Ты принадлежишь мне

Сказав название ресторана, выключаю телефон и кладу голову на сложенные руки. Сил держаться уже совсем нет. Благо сижу в тени какого-то большого растения, и люди на меня почти не обращают внимания.

Через несколько минут меня осторожно тормошит за плечо высокая, крепко сбитая девушка — крашеная блондинка с короткой стрижкой, одета в кожаную куртку и джинcы, почти как я.

— Кристина? — переспрашивает она.

— Да, — киваю и на всякий случай переспрашиваю. — Вы кто?

— Катя, — отрывисто отвечает она. Одной рукой подхватив мою сумку, второй Катя берет меня под руку и помогает встать. Сильная женщина.

— Давай, держись, подруга.

Как мы выходим из торгового центра и как добираемся до квартиры Кати, помню урывками. Она все же не выдержала и вызывала мне скорую, еще по дороге домой. Наверное, вид у меня совсем не ахти.

Врачей помню с трудом. Они что-то говорили, что-то писали, перебирая пакет с лекарствами, который я успела передать Кате, прежде чем окончательно отключиться.

Вместо трех дней я слегла на все десять. Мой организм упорно не желал восстанавливаться. Еще и осложнение пошло на уши.

Моя неожиданная нянька упорно пыталась поставить меня на ноги, да я и сама не желала быть для неё обузой, но ничего поделать не могла. Не было сил уходить куда-то еще. Болезнь меня мучила, а еще тоска по Тарасенко. Черная и невыносимая, она жгутом сворачивала мои внутренности, заставляя вспоминать каждое мгновение, проведенное вместе с этим мужчиной.

В очередной раз, когда боль в ушах становится невыносимой, а душа корчится от тоски, я начинаю тихонько плакать в подушку.

— Ну ты чего, мать, мокроту разводишь?

Ко мне подходит Катя, неловко гладит по голове, словно для неё подобное проявление нежности — нечто из разряда необъяснимого.

Катя серьезно увлекается бодибилдингом. Вся её квартира завалена различными спортивными снарядим и гантелями. Удивительно, что среди всего этого оборудования затесался диван, на котором она меня и приютила.

Мы с Катей толком и не разговаривали все это время. Она лезть ко мне в душу не хотела, как и я к ней. А сейчас, наверное, время пришло. Или мне совсем хреново стало, и хочется хоть кому-то рассказать, почему мне плохо. Да так, что хочется выть в подушку и кусать её от безысходности.

И я рассказываю. Почти всё. Начиная с того момента, как познакомилась с Тарасенко, и заканчивая днем нашей встречи с Катей. Исключая те дни после смерти родителей, о которых и сама до сих пор не хочу думать.

— Да, подруга, не завидую я тебе, — криво усмехается девушка. — Я-то думала, что у меня все хреново, а оказывается, у меня вообще все супер.

Она немного ведет шеей, как это обычно делают мужчины, и, отвернувшись, очень тихо начинает рассказывать:

— Я с четырнадцати лет железо тягаю. В конкурсах всяких участвовала. В семнадцать — первое место взяла. Сама не ожидала, там девчонки и покрасивее меня были. Оказалось, я организатору, а заодно и владельцу нашего клуба приглянулась. Он меня прямо в раздевалке оприходовал, после вручения награды и первых заработанных денег, которых как раз хватило бы за все пять лет обучения в университете заплатить. Я так растерялась, что даже отпор не смогла ему дать. Я еще девственницей была. А он вообще мужик сорокалетний. Да и бугай такой… Короче, я почти не сопротивлялась. Напугалась сильно, а потом еще и в душе все следы смыла… И целый вечер ходила, улыбалась всем, поздравления принимала от друзей, с которыми три года вместе занималась.

Она какое-то время молчит.

— Я дурой наивной не была и понимала, что подавать заявление на этого козла нет смысла. У него в друзьях весь местный отдел полиции ходил. Он же инструктор по единоборствам, на полставки у них там работал, еще и в Чечне воевал, медаль за отвагу получил, герой херов, — голос девушки сочится сарказмом. — В общем, я решила, что просто перестану в зал ходить, чтобы рожу его больше не видеть. А когда домой пришла и расплакалась, так мать вообще мне сказала, что я сама виновата — сиськами и задницей трясла перед мужиками, вот и дотряслась. Так мне и надо.

Я вижу, как больно вспоминать об этом Кате, но прерывать не смею. Хотя так и хочется, вставить парочку забористых слов о её мамаше.

— Но на этом все не закончилось, — тоскливо выдыхает девушка. — Этот урод меня преследовать стал. Цветы, подарки пытался дарить, которые я не принимала, в любви объяснялся… ему, видите ли, понравилось, что он у меня первый мужчина. И вообще, он же не знал… а то, что я ему тогда «нет» сказала, так он решил, что я цену себе набиваю, как и все бабы. Короче, второго моего «нет» он опять не пожелал принять. Я шла после школы, как раз с экзамена, он меня в машину затащил и прямо там опять изнасиловал. Я пыталась сопротивляться, — она всхлипывает. — Но он пару приемов болевых мне провел, чтобы я больше не смела и слова сказать. Никогда не думала, что может быть так больно.

Она передергивается и обнимает себя за плечи.