Ты смысл моей жизни

Я когда-то прочитала в одной умной книжке, что дети, выросшие в детском доме, не могут быть хорошими родителями. Якобы, они не получили тех знаний семейной жизни и поэтому, якобы, они просто не знают, как надо себя вести в семье, будучи родителями. Может, это и так, но это точно не про Петра!

Ни дня не проходило, чтобы мы не виделись или хотя бы не созванивались с нашими старшими. Происходило это потому, что нам всем это нравилось. Нам хотелось быть в курсе дел друг друга. Нам было это интересно!

Не в смысле ухаживать за мной, а быть всем вместе. Точно так же мы, на заре нашей семейной жизни, собирались вечерами в комнате у Саши, которая очень скоро стала их с Ванюшкой общей. Они ни в какую не захотели жить в разных комнатах. Ну, не устают они от общества друг друга! И что тут такого страшного, если они хотят жить в одной комнате? Тем более, что комната большая.

Но всё по порядку!

Чтобы ускорить процесс усыновления Саши, мы с Петром поженились.

Нет, опять не то!

Выслушав рассказ Николая Михайловича, и кое-как осознав, что я непроходимая идиотка, и сама не догадалась провести параллель между двумя знакомыми мне мужчинами по фамилии Вержицкий, я позвонила Петру.

– Петь, скажи, ты очень удивишься, если мы к тебе вместе с бабулей и Николаем Михайловичем сейчас приедем?

– Женечка, у вас все в порядке? – тут же последовал вопрос тоном, граничащим с режимом “всё бросить и лететь спасать”.

– Петя, всё хорошо. Но это не телефонный разговор.

– Да, конечно, приезжайте, – несколько удивленный тон.

Бабуля собрала свежеиспеченные булочки, и мы поехали к Петру. Бабуля с булочками, источающими аромат на всю машину, села на переднее сиденье, а Ванюшка с Николаем Михайловичем устроились на заднем. В зеркало заднего вида я видела, что Николай Михайлович, думая, что никто не видит, положил таблетку под язык. Видела, как он нервно постукивал пальцами по папке, которую он взял из своей квартиры. Видела, как он то и дело проверял цепочку на шее, ту самую, на которой висел такой же медальон, как у Петра.

Пока поднимались в лифте на последний этаж, бабуля, держа одной рукой миску с булочками, другой погладила Николая Михайловича со словами:

– Николаша, я ещё не готова опять остаться одна. Так что давай спокойно, хорошо?

Это неожиданно разрядило обстановку нервозности и одновременно успокоило всех.

– Добрый вечер, проходите! – Петр встречал нас на пороге,

– Женечка, – и неожиданный быстрый поцелуй, пусть в щеку, но ведь при всех!

– Марья Семеновна, давайте, я помогу! – и он протягивает руку к пакету в руках у бабули. Она, улыбаясь хитрой улыбкой, отдает Петру свою драгоценную ношу:

– Спасибо, Петя, – и без перехода, – Петя, знакомьтесь, Николай Михайлович!

– Очень приятно! – Петя держит в одной руке пакет с бабулиными булочками, другую протягивает для рукопожатия Николаю Михайловичу, – Петр Вержицкий!

– Взаимно! – Николай Михайлович протягивает свою ладонь в ответ и, крепко пожимая ладонь Петра, произносит, чеканя каждое слово и глядя в глаза Петру:

– Вержицкий Николай Михайлович.

Пауза.

– Твой отец.

Пакет с булочками Петр отдал мне на автопилоте. Я забрала его и, сунув Ванюшке, шепнула:

– Отнеси к Саше. Я сейчас вам молока принесу.

Они стояли друг напротив друга, так и не отпуская руки друг друга. Последний шаг к сближению сделал Николай Михайлович, он всего лишь чуть потянул Петра на себя и распахнул вторую руку для объятия, со словами:

– Ну, здравствуй, сын!

И Петр сделал этот шаг на встречу. Они обнялись, и вдруг стало заметно, как они похожи! Петр, оказывается, точная копия отца! И где были мои глаза последние десять лет, с тех пор, как два этих мужчины практически одновременно вошли в мою жизнь?

Говорили они долго, у каждого накопились свои вопросы. В папке, что привез Николай Михайлович, оказались родовые метрики Петра. Трогательные такие, из клеенки и бинтов, с написанными на них ростом, весом и фамилией. И первые фотографии Петра, сразу после выписки из роддома. В медальоне, что был у Петра на шее, оказывается, были фото его родителей. У Николая Михайловича в таком медальоне были фото Пети, каким в последний раз он его видел, и матери Петра. Женщины, что так бессердечно поступила со своим сыном. Было странно, что он столько лет хранит фото этой женщины. Но потом он объяснил, что так он напоминал себе, что виноват. Виноват, что не поверил в то, что она может уехать, забрав сына. Медальон стал для Николая Михайловича олицетворением мира. Это был его собственный Рай – лицо сына, и Ад – лицо той женщины.

Глава 34