На Лив Мерете, отношения с которой и у Вибеке, и у меня сложились какие‐то непонятные, были шорты до колен, легкие туфли и белая майка, а волосы она убрала со лба ободком. Она из тех женщин, снова подумал я, которые выглядят сексапильно в любых обстоятельствах. Она ведь совершенно не лезла из кожи вон, чтоб привлечь к себе внимание, да и зачем ей – с такими сиськами и попой, с такими губами и глазами – стараться, ей скорее надо прилагать усилия, чтобы отвлечь от себя внимание.
Мы с ней практически не разговаривали с тех пор, как они сюда переехали, но мы с женой не раз судачили о ней, никак не могли понять, что она собой представляет. Глупа ли? Умна? Просто странная? Забитая? Свободная? Или настоящая хозяйка в доме?
Вибеке взяла ключ и сказала, что, конечно, мы приглядим за их домом.
– Увидимся в четверг, – сказал Стейнар.
– Уругвай-Англия, – сказал я и добавил: – В четверг чемпионат мира, группа D. Это для меня важнейший матч, английские футболисты, понимаешь? Пусть даже ни одного из “Вест Хэма”. Ну и уругвайцы с Суаресом тоже классные.
Стейнар расплылся в улыбке:
– Хeхe, ну конечно, у тебя вечно футбол в голове. Вы только посмотрите, ребята, погода‐то какая!
Мы крепко-крепко обнялись с Эйольфом, а потом они все вчетвером забрались в уже загруженную машину, стоявшую у ворот. Когда машина скрылась за поворотом, Вибеке пронзила меня взглядом, говорившим: она зла как черт.
Вибеке развернулась на пятках и прошла в дом, прямиком в ванную на втором этаже.
Мне нужно было быстренько выпроводить Видара в школу и пулей мчаться на работу – до нее довольно далеко. Вибеке уходила позже. Я ждал за дверью ванной, сколько позволяло время, а когда жена наконец вышла оттуда, я обнял ее, пытаясь придать своему прикосновению значимость: я специально придержал ее за талию. Старался транслировать близость и тепло, хотел, чтобы тело высказало то, что никак не шло с языка:
Вибеке не была готова откликнуться на мои поползновения. Я хотел ее поцеловать, а она отвернулась; не обняла меня в ответ, а отодвинулась.
– Не тяни время, опоздаешь.
– Ага, – сказал я, уже готовый сдаться. Но все‐таки сумел произнести плохо дающуюся мне формулу.
Я сказал:
– Вибеке, ну давай поговорим.
– Господи, – фыркнула она, раздраженно тряхнув головой. И снова скрылась в ванной.
Мы вели себя, как полные придурки. Директор школы и социальный работник. Но люди вообще себя так ведут, по‐дурацки.
Выехав с нашей улочки, я покатил вдоль реки, проскочил центральную площадь и, миновав простиравшиеся вокруг угодья, добрался до горных выработок. Я изо всех сил старался выкинуть случившееся из головы. Такой уж я человек. Не зацикливаюсь слишком долго на чем‐то одном, а то только об этом и буду думать. Мне требуется переключиться на что‐нибудь другое или, лучше, на кого‐нибудь другого. Так что я гнал от себя мрачные мысли и через полчаса с небольшим добрался до города, где неподалеку от пивной и старого молельного дома, раньше принадлежавшего миссионерскому обществу, располагается кризисный центр. Я надеялся, что поступил правильно, надеялся, что мои усилия, пусть и неуклюжие, возымеют действие и к вечеру атмосфера разрядится. Но Вибеке такой человек – если рассердится не на шутку, то это надолго.
На душе у меня было тяжело, но полегчало, когда я включился в работу.
Есть ведь не только собственная жизнь.
Есть небо, камни, животные, люди.
На работе сразу навалилось проблем. Один из моих парней удрал, они такое частенько вытворяют. Это базовый ритм жизни многих из них, они с малолетства бегают: из родительского дома, из приемной семьи, из детского дома, из школы. Они сбегают со встреч с социальными консультантами в школе, сбегают от приятелей, от подружек, от себя самих: от своей боли. Вся их жизнь заключается в том, чтобы прибыть в новое место и удрать. Они знают, что такое отчаяние, знают это ощущение, что деться тебе некуда, и когда силы переживать его заканчиваются, то остается только один выход: удариться в бега.
Часто мы знаем, где их искать. Каждый из них движется по заветному кругу. У каждого есть излюбленные места. В тот день мы нашли нашего беглеца, Лукаса, на северном берегу озерца на задах спортзала. Он там, в рощице, часто обретается. Я не раз спрашивал, что его так тянет к этому месту, но пока он мне не открылся. Все впереди.
Лукас сидел, привалившись спиной к одной из вековых елей. Издали могло показаться, что вот сидит себе парень, отдыхает, но подойдя ближе, мы увидели, что он сильно порезал лицо и руки.
Обычное дело для моих парней.
Они или себе наносят раны, или другим.
– Лукас, – сказал я, опустившись на колени.
– Нет, – сказал он, закрыв лицо окровавленными ладонями.
– Да, – сказал я и прижал его к себе.