Ты, тобою, о тебе

А ему и в самом деле хотелось поговорить о себе, и как только я спросил — его прорвало и понесло… Он толковал мне о своих планах, и главным в этих планах, оказывается, была газета, которую он мечтал создать здесь: газета для учителей и школьников, этакий главный советчик и главный штаб образования в городе, со всеми их проблемами затем, мол, и вернулся, застрявши, казалось, в районе навсегда, и именно теперь, когда открылись такие возможности. Я еще усомнился: не слишком ли многого он хочет? — и он мне ответил, что для детей ничего не может быть слишком много… Оказывается, он уже и деньги нашел на газету, и заручился чьей-то поддержкой, и желал непременно, чтобы и я тоже сотрудничал в ней непременно — "ведь это же, как, старина, ни суди — а благородная миссия!.."- а я шел, слушал его в пол-уха, думал про себя: "Какой, однако, молодец — сколько в нем энергии!" — а воображение мое все еще занимала эта женщина в снежном вихре…

* * *

Вернувшись, мы снова сели на кухне, налили еще, и он продолжил долбить меня своими планами, а я опять слушал кое-как, думая, скорее, о том, что вот все они: он, Надежда, да, наверное, все, кто слушал меня сегодня, — живут своей жизнью, своими заботами, и — никакого им дела до того, что говорил я… Зачем я сюда приехал?.. Было нестерпимо грустно; забытые гвоздики рдели теперь тоскливо, как на кладбище; пуста была табуретка, на которой сидела давеча Надежда, и тоскливо торчал погашенный свечной огарок…

Неожиданно в прихожей раздался звонок; мы переглянулись.

— Это пьяный сосед, — прошептал Арнольд. — С ним бывает: недоберет и приходит добавку клянчить… Ну его!

Подождали. Звонок повторился, а затем стал звенеть непрерывно. Хозяин вздохнул, проворчал: "Знает, гад, что я дома!" — и пошел в прихожую. Хлопнула входная дверь и послышался женский голос; тембр его был неуловимо знаком… Я встал и прошел вслед за Арнольдом.

— Посмотри, кто пришел! — посторонившись, обернулся он ко мне; перед нами стояла, виновато улыбаясь, Надежда — но в каком виде! Белый пушистый платок все так же кутал ее голову, но вместо шубы на ней теперь было куцее клетчатое пальтишко, а вместо щегольских сапог — какая-то стоптанная обувка.

— А полюбуйся, как ее разделали! — рассмеялся Арнольд.

— Не надо! — запротестовала Надежда, уворачиваясь.

— Нет, покажись! — он силой повернул Надежду лицом ко мне. Да я и так заметил, как у нее припух один глаз, хотя платок ее был повязан низко, до бровей.

— Кто это вас так? — удивился я.

— Муж разделал! — ответил за нее Арнольд. — Раздевайся! — скомандовал он ей и помог снять пальто; мы прошли на кухню и сели на свои места. И странно: гвоздики на столе снова зардели празднично.

Надеждин глаз заметно набрякал; вокруг него поползла синева; смущаясь, она прикрывала ее носовым платком; Арнольд принес чистое полотенце, намочил под краном и посоветовал ей прикладывать его как примочку.

— Не смотрите на меня, — попросила она. — Общайтесь, как будто меня нет, а я буду просто сидеть и слушать.

— А где ваша шуба? — спросил я, чтобы отвлечь ее от беспокоящего глаза.

— Шубе — конец, — вздохнула она.

— Как "конец"? — спросили мы с Арнольдом одновременно.

— Когда он меня ударил и стал обзывать, я решила уйти, — принялась рассказывать Надежда, возмущено фыркая, — а он выхватил у меня шубу и давай топтать; мне ее жалко стало, я отбирать кинулась — так он назло мне рукава оторвал и стал меня ими хлестать; я выскочила и — к соседке; это она мне дала старье… — рассказав все это, она заплакала.

— Ну вот, — мрачно вздохнул Арнольд. — А я ведь предупрежда-ал!

— Арнольд Петрович, не надо, и так тошно! — взмолилась она.

— На-ка, успокойся, — он налил ей вина. — Но знаешь что? Ты тоже виновата, так что иди и мирись! Не хватало еще, чтоб он заявился сюда с топором.

— Он что, вас постоянно обижает? — спросил я.

— Нет; но я знала, знала, что он такой! — дрожал ее голос.

— А ты его накажи, — предложил ей Альберт. — Уйди к подруге, или к матери, и никуда не денется — придет и извинится!

— Не придет, — покачала головой Надежда. — И я не вернусь.

— Да ты что! А дочка? — напомнил Арнольд. — Не дури, Надежда!

— Ладно, что мы все обо мне да обо мне? — кисло рассмеялась она. — Давайте о чем-нибудь поинтересней!.. — от нервного шока и оттого, наверное, что она пришла с холода, щеки и уши у нее пылали; сидя в пол-оборота ко мне, она отворачивала от меня свой набрякавший глаз. — И давайте снова зажжем свечу — этот свет просто ужасен!

Арнольд зажег новую свечу, и при ее слабом свете она почувствовала себя увереннее.

— У меня такое настроение, будто я лечу в тартарары! — вдруг заявила она. — Была бы гитара, так я бы для вас даже спела.

— Так за чем дело? Сейчас возьму у соседа! — вскочил Арнольд.

— Подожди! Твои соседи давно спят, — запротестовал я — что-то меня все это необъяснимо тревожило… Но возбужденного Арнольда уже было не отговорить — он ушел и через пять минут в самом деле вернулся с гитарой. Сел, сам попробовал звучание струн, настроил ее и передал Надежде.