Ты у меня под кожей

Закрываю компьютер, но идти к будущему тестю не спешу. Не в том он положении, чтобы что-то требовать. Особенно после того, как я узнал, как Быстров поступил с Сашей. К Ивану Сергеевичу спускаюсь, когда стрелки переваливают за двенадцать.

— Добрый день. Мне сказали, что вы хотите меня видеть?

— Какого черта ты впутал в это дерьмо мою дочь?

— Какое дерьмо?

— Косишь под идиота?!

Подхожу к окну, складываю руки на груди. Октябрь в разгаре, на выходные обещали чудную погоду, но пока опять хлещет дождь. Стекла залиты. Пейзаж за окном унылый и серый. Даже разукрашенные осенью деревья словно выцвели, потускнели.

— Да нет. Это не мое амплуа. В данный момент я уточняю, что вы, Иван Сергеевич, имеете в виду.

— Мой адвокат видел вас с Сашей! Какого черта, я тебя спрашиваю?! Ты впутал в свою паутину меня, но тебе этого показалось мало?! Теперь еще и моя дочь понадобилась? Она-то что может знать?

— Ничего. Поэтому Сашу я, как вы выразились, ни во что не впутывал. Да и если на то пошло, Иван Сергеевич, вы мне тоже не особо помощник.

— Так какого черта ты меня здесь держишь?! Я рассказал все, что мне известно. Я сделал все, что ты просил. Выполнил все наши договоренности.

— Через ваше ведомство идет утечка крайне важных…

— Да я уже тысячу раз это слышал, сукин ты сын! — Быстров вскакивает и шагает ко мне, красный, как помидор. — Я тебя спрашиваю, каким боком моя дочь к этому дерьму! Чего ты от нее хочешь?

— Во-первых, смените тон, если хотите продолжить наш разговор. А во-вторых, я еще раз повторяю, наши отношения с Сашей абсолютно никак не связаны с порученной мне работой.

— Не связаны, значит? Тогда какого черта ты трешься возле моей дочери?

— Почему мужчина проявляет интерес к женщине?

— Интерес? Какой такой интерес? Тычинки, пестики?

Наверняка, если бы мог — он бы сейчас вцепился мне в глотку. Пожимаю плечами. Продолжать беседу в таком тоне я не собираюсь.

— Что ты ей про меня наплел?

Ах, вот оно что. Наконец мы подобрались к сути. Последний месяц Сашка игнорирует звонки отца. Мне это доподлинно известно, хотя разговоров на эту тему Саша старательно избегает. Вообще любых разговоров о плохом. Она как будто боится, что это нарушит установившуюся между нами гармонию. Наше тихое неокрепшее счастье.

— Ничего. Это не в моих интересах.

— А что в твоих? — стискивает зубы Быстров.

— Её благополучие. Не слишком пафосно?

— Да кому ты вешаешь лапшу…

Вздыхаю.

— Иван Сергеевич, назовите мне хоть одну причину, по которой бы я так рьяно прикрывал вашу задницу. Страховал вас, помещал под арест так, чтобы до вас не могли добраться и не могли подставить, когда там такая заваруха, что… сами понимаете.

— Не понимаю! Тебя послушать, так ты ангел.

Быстров еще петушится, но его голос уже не звучит так задиристо. И смотрит он на меня внимательней. Цепко, пробирая взглядом до костей.

— Далеко нет. Но я люблю вашу дочь и ради ее спокойствия… как бы это сказать? Готов на многое.

— Ты? Любишь? Мою Сашку?

— Люблю. И очень давно. Так что, вы, уж будьте так добры, облегчите мне задачу. Просто пересидите. В игре замешаны большие люди. А вы самый лучший козел отпущения из всех возможных.

Быстров откашливается. Чешет голову. Его взгляд насквозь прошит недоверием. Но еще он такой… словно пришибленный. Не ожидал. Понимаю, что не ожидал. Потому и прощаю. Тон, фамильярность, все то, чего другим бы не спустил ни за что.

— А раньше ты, значит, этого сказать не мог?

— Да я и теперь не считаю, что поступил верно. Просто вы задергались, а сейчас… В общем, это лишнее.

— Хм-м…

Вот и поговорили.

— Что-нибудь еще?

— Почему она ко мне не приходит? Это тоже часть твоего плана? Ей что-нибудь угрожает рядом со мной?

— Нет. Саша не приходит, потому что на вас обижена. Она узнала детали своего похищения и… — пожимаю плечами.

Быстров недоуменно соединяет брови:

— Детали… — повторяет он, прежде чем с его лица сходят все краски, и оно становится белым-белым, как полотно. — Черте что. Столько лет прошло! Да какая разница… — бессвязно бормочет он. — А ты-то откуда…

— А я все про нее знаю, Иван Сергеевич. Говорю же, у нас с Сашей долгая история.

Быстров растерянным движением ведет ото лба к макушке. У него размашистая рука с не слишком длинными, будто наспех высеченными пальцами. И сейчас эти пальцы дрожат. Глядя на него, такого нового и разбитого, моя злость совершенно неожиданно трансформируется во что-то другое. Невольно я начинаю задумываться о том, как бы поступил, оказавшись на его месте. Смог бы признаться своему ребенку, плоти от плоти своей, в том, что это я, пусть и косвенно, виноват в том, что с этим самым ребенком случилось? Нашел бы в себе силы? Не дай бог встать перед таким выбором. Не дай бог…

— Так это ты ей сказал?

— Получается. Не специально. Просто не знал о том, что она не в курсе.

— Выходит, Сашка до сих пор возвращается к тем событиям?

Быстров выглядит по-настоящему раздавленным. На белом лице проступают некрасивые красные пятна. Еще не хватало, чтобы он мне тут окочурился.

— Иван Сергеевич, думаю, сейчас вам лучше прилечь.

— Возвращается?!