Ты убит, Стас Шутов

– Было много всего, чем я не горжусь, – тускло ответил Круч и посмотрел на Стаса пустым взглядом. Тот неосознанно отступил. ― Я причинял людям много боли.

Сердце заколотилось сильнее. Благоговение и спокойствие растворились как дым.

– Что ты делал? ― Губы задрожали: Стас понял, что Круч сейчас мог вспоминать тот ноябрьский день у костра.

– Многое. ― Круч отвернулся. Было видно, что разговор дается ему все тяжелее.

– Ответь, ― настаивал Стас. ― Ты в долбаной церкви, Круч. Представь, что ты на исповеди. Так что ты делал?

– Разные вещи.

Круч занервничал. Теперь, пытаясь всеми силами избежать прямого ответа, он выглядел слабым. Стас наоборот почувствовал, что в эту минуту словно бы имеет над своим врагом власть, даже глядит почти сверху вниз. Его акулы почуяли кровь. Он повысил голос:

– Отвечай! Ты… убивал?

– Нет, ― выдохнул Круч.

– Но ты кого-то мучил?

– Да…

– Что еще? ― Стас не отрывал от Круча взгляда, но тот избегал его, всматривался лишь в иконы. Упрямо молчал. ― Ты бил их?

– Да.

– Резал? ― Стас заходил рядом с Кручем, уверенный и спокойный. Он будто вел какой-то извращенный допрос.

– Да.

– Ты… – Стас задохнулся. ― Ты жег их?

– Да, да! ― закричал Круч с отчаянием и закрыл лицо руками.

– И ты смотрел, как они мучаются? Как они горят? ― в ответ закричал Стас.

– Да.

– И тебе нравилось смотреть?

– Нет, я… ― простонал Круч.

– Тебе нравилось смотреть? – повторил Стас.

– Да!

Стас остановился. Посмотрел на Круча уже по-другому, будто снизу вверх. Ярость опять покинула его. Но вместо нее вдруг пришла горечь.

– Зачем? – прошептал Стас с безнадежной тоской и обидой. ― Ради чего ты это делал? Что ты получил?

Круч поднял одну руку и посмотрел на дорожки вен.

– Меня переполняла ненависть. Она разливалась в крови как яд. Она жгла… – Он провел по венам пальцами, будто хотел убедиться, что яда больше нет. ― Мне хотелось избавиться от нее, я чувствовал, что вот-вот взорвусь. И я нашел с-способ.

– Наверняка были и другие… ― Стас говорил тихо, но ему опять мучительно хотелось убить Круча. Как он не понимает, что ломал других? Менял их навсегда. Он будто пятно гнили на ярком глянцевом фрукте, пятно, которое со временем разрастется и уничтожит все живое. ― Сходить к врачу, например, чтобы он прописал таблетки. Нейролептики или что там прописывают от агрессии. Или… ― ядовито добавил Стас, ― … вскрыть вены и не портить другим жизни.

Круч покачал головой.

– Так было проще. Но Стас-с… это в прошлом. Сейчас я бы испробовал другие способы.

«Мразь, какая же ты мразь!» Хотелось крикнуть ему это, схватить за плечи и встряхнуть. Чтобы он осознал масштаб катастрофы, которую сам и создал, количество уничтоженных жизней. Но вместо этого Стас лишь покачал головой.

– Думаю, ты навсегда застрянешь в чертовом кресле с шипами, – Ему стоило огромных усилий не сказать «надеюсь» вместо «думаю». И не выдать свою ненависть.

– Да. Я знаю, – глухо ответил Круч, не поднимая глаз.

Стас вышел из часовни, оставив его одного. Уходил он быстро, смахивая рукавом горячие слезы обиды и злости.

В этот же день состоялся очередной сеанс у психолога. Никто больше не передавал фигурку рыбки ― каждый и так знал назубок рассказы остальных. Последние месяцы сеансы проходили в игровой форме. Сегодня, например, была ролевая игра в суд. Выбрали судью, подсудимого, присяжных, адвоката и прокурора и разыграли непростую ситуацию: «подсудимый» обвинялся в неоказании помощи пьяному прохожему, который в итоге замерз на улице и умер. Суд прошел в жарких спорах. Стас был одним из присяжных, Васяй ― адвокатом, Мирон ― судьей. Подсудимого признали виновным.

После сеанса Светлана Игоревна попросила Стаса остаться. Он удивился ― вот уже несколько месяцев она не донимала его.

– Стас, как продвигается дневник? ― спросила она.

Он пожал плечами и небрежно ответил:

– Ну, даже если я скажу, что веду его, я же могу соврать, ведь так?

– Да. ― Психолог внимательно на него посмотрела. ― Но можешь сказать и правду. Пятьдесят на пятьдесят.

– Я веду дневник, ― вздохнув, сдался он. ― Уже почти половина тетради исписана. Но я не скажу, что в нее записываю.

– Это и не требуется, ― Светлана Игоревна выглядела удовлетворенной. ― Расскажи о своих ощущениях. Что ты чувствовал, когда только начинал вести записи?

– Было тяжело, ― признался Стас. ― В меня будто кидали грязь. Понимаете, будто после каждого предложения мне в лицо швыряют мерзкий ком. Но потом это чувство прошло.

– И что ты чувствуешь теперь? ― Светлана Игоревна затеребила медальон на груди.

Стас посмотрел поверх ее плеча, на дальнюю стену спортзала ― зеленую и облупленную. К стене были прикручены лестницы и турники.

– Теперь я будто вижу все со стороны.

Светлана Игоревна улыбнулась, довольно кивнула ― и Стас с удивлением понял, что крайне редко видел ее улыбку. А ведь эта улыбка преображала ее, словно превращала в другого человека. И необъяснимо располагала к себе.

– Мы на верном пути. Ты молодец, Стас. Я очень тобой горжусь.