Ты убит, Стас Шутов

Выбросив пустую пачку за борт, я отпил пива из бокала и выплеснул остаток на зеркало. Егор тут же схватился за какую-то тряпку.

В конце концов меня выгнали, но за другое: я стал лезть ко всем девчонкам подряд, не разбирая, кто пришел один, а кто – с парнем. Даже странно, что мне не попытались набить рожу. Егор меня не оставил, кудахтал надо мной с салфеткой и бутылкой воды, пока меня за калиткой рвало на увядшие георгины.

– Ну и зачем было столько пить? ― ворчал он.

– Решил устроить экзамен моей совести. ― Сев на землю, я взял у него воду и сделал несколько глотков. ― И она его провалила.

Егор посмотрел на меня с возмущением и все же начал оправдываться:

– Я выдирал у тебя из рук последние четыре стакана! Но, видимо, еще восемь тебе удалось выдуть у меня за спиной.

Я безнадежно вздохнул. Протянул к Егору руку и сделал вид, будто кручу невидимый рычажок. Тот нахмурился.

– Ты чего делаешь?

– Настраиваю твой шуткоприемник. Кто-то выкрутил его до минимума.

Егор обиделся.

– Не смешно, Стас.

– Да расслабься, сверчок Джимини. Я шучу, ― сказал я и добавил уже серьезно: ― Я пил, чтобы забыться. От мыслей взрывалась голова… От алкоголя она стала такой пустой, в ней будто вакуум. И это спасает.

Егор посмотрел на меня с пониманием. Достал и протянул салфетку.

После рвоты здорово полегчало. Егор хотел сесть за руль, но я заверил, что я в полном порядке.

Сначала я подвез его, потом покатил домой. На полпути, сокращая дорогу через двор, я заметил на лавочке какое-то тело. Я так резко выжал тормоз, что чуть не перелетел через руль. На лавочке дрых Егорыч.

Сердце сжалось. Я с трудом растолкал сторожа. Вдрызг пьяный, он еле встал, опираясь на меня так, что подогнулись колени. Он покачнулся, икнул и собрался обратно плюхнуться на лавочку, но я его удержал.

– Ну уж нет, Егорыч! Карета подана!

На квадрике я с трудом разместил свою археологическую находку и надежно привязал к себе ремнем, чтобы не выпала по дороге. В пути мой артефакт вдруг завел прямо в ухо хриплым голосом «Эх, дороги», а после пары куплетов перескочил на «Ты вези меня, извозчик». Ухо, как назло, выбрал левое, слышащее.

– Егорыч, давай что-нибудь повеселее! ― попросил я, и тот переключился:

– Он уехал прочь на ночной электричке. С горя б закурить, да промокли все спички…

Дед дирижировал ножкой от табуретки (где он ее раздобыл?), которая периодически опасно мелькала сбоку от меня. Я неспешно катил домой. Моему пассажиру все же больше по духу была лирика, и вскоре он снова протяжно завел:

– В имении на Ясной поляне жил Лев Николаич Толстой. Не ел он ни рыбу, ни мясо, ходил по именью босой…

– Ох, Егорыч. Тебе бы к нам в школу, литературу вести, все бы от тебя в восторге были, ― хмыкнул я.

Егорыч постоянно заваливался то влево, то вправо. Управлять квадроциклом с постоянно смещающимся центром тяжести было тяжело.

– Жена его Софья Толстая… ― громче завыл дед.

– Егорыч, завидую тебе, ― вздохнул я. ― Ты уже старый. Ты не увидишь, в какой ад превратит мир наше пропащее поколение, когда вырастет. Мы злые. Сильные. Глупые. И не умеем прощать. ― Я остановился у Томиного дома. ― Приехали…

Мне хотелось незаметно подбросить деда, но не получилось. Как назло, именно Тома первая вышла за калитку. Я грубо спросил:

– Чего встала? Принимай товар. Тяжелый он…

Вместе мы довели деда до двери.

– Спасибо, ― Тома тепло посмотрела на меня. Но моя злость только окрепла.

– Я не для тебя это делаю, а для него. Он все время относился ко мне как к родному.

Домой я вернулся на пределе. Ну почему она появилась так невовремя? Она не должна знать, что я способен на что-то хорошее. Она, дура, ведь уцепится за это.

Злость не прошла и на следующий день. Я встал раньше обычного. Порывшись в гараже, нашел баллончик с красной аэрозольной краской, а затем, придя в школу загодя, написал на входной двери:

МИЦКЕВИЧ ― ШЛЮХА!

И только тогда злость утихла.

2

Каникул после окончания первой четверти я ждал с нетерпением. Никакой школы. Никакой ванили и клубники. Никакой Мицкевич целую неделю.

Мама, по традиции, проснулась с похмелья, около двенадцати. Я готовил на обед суп. Скоро с линейки должна была прийти Янка. Свою же линейку я прогулял.

Мама запила таблетки от головной боли кофе. С грустью взяла с барной стойки пустую бутылку из-под ликера, перевернула и потрясла над чашкой, надеясь, что зрение ее обманывает. А затем открыла бар и замерла: там ничего не было. Мама стала обыскивать кухню.

– Мам, ты удивишься, но в кофе, помимо бухла, можно много чего добавить. ― Я натирал на терке морковь. ― Например, лимон, молоко, корицу, сироп.

– Я предпочитаю ирландский. ― Мама громыхала дверцами шкафчиков.

Так и не найдя ничего интересного, мама вылила кофе в раковину со словами: «Не могу пить эту пустую бурду», а затем стала одеваться.

– Я в магазин. Что-нибудь надо?

– Нет. У нас все есть. ― Я кинул на сковородку измельченные лук и морковь.