Ты убит, Стас Шутов

– Стас, мы это уже обсуждали, ― сказала она таким мерзким тоном, будто я был умалишенным: ― Все вопросы к твоему отцу.

– Но он дает тебе деньги!

– И это мы тоже обсуждали.

– Да-да, я помню, – я процедил сквозь зубы. ― Все дело в том, что мы с Янкой слишком много жрем.

Мама поморщилась.

– Не утрируй. Если бы ты хоть раз проявил интерес к моим делам, ты бы понял. Просто твой отец дает недостаточно для того, чтобы исполнять все ваши прихоти.

– Едет весь класс! ― вспылил я. ― Одна она остается. Ты представляешь, каково ей будет? Все на следующий день будут обсуждать цирк, а она стоять в стороне. А что дальше? Лишишь ее завтраков?

– Я не знаю, что ты от меня хочешь. – Мама опять закатила глаза. ― Я тебе уже сказала: иди к отцу. Попроси у него денег, в чем проблема? Если попросит Яна, он точно раскошелится.

– А сама что? – огрызнулся я. ― Слишком гордая?

– Я не одна вас делала! – закричала мама. ― У отца тоже есть ответственность, вот и иди к нему!

Я понял, что больше ничего не дождусь, развернулся и вышел в коридор. Из своей комнаты с надеждой выглядывала Янка. Мне стало стыдно перед ней.

– Никак, да? – спросила она.

Я покачал головой. Яна тут же улыбнулась.

– Да ладно, Стас. Ерунда, правда. Ну что я там не видела? Клоуны дурацкие, воняет фермой.

Я потрепал сестренку по голове.

– Знаешь, за что я тебя больше всего люблю, Гном?

– И за что?

– За то, что когда ты должна горевать, ты всегда подбадриваешь других.

Янка обняла меня.

– Но в цирк ты все равно пойдешь, ты меня поняла?

Янка отстранилась и посмотрела на меня с удивлением. А потом нахмурилась.

– Мы же не будем просить у отца, Стас? Мы Шутовы, Шутовы не просят. Они берут свое. А папа нашу фамилию предал. Он больше не Шутов, он этот… Как там фамилия у его Алиски? Спотыкач? Вот, он теперь Спотыкач. Даже не думай просить у него денег!

Я прыснул, Янка вслед за мной.

– Что, у нее и правда фамилия Спотыкач?

– Нет, это первое, что пришло в голову. ― Янка задыхалась от смеха. Насмеявшись, она спросила: ― Так что? Ведь не будешь же просить?

– Не буду, ― пообещал я.

– А откуда деньги возьмешь?

– Все тебе расскажи! – Я показал Янке язык.

В своей комнате я долго лежал на кровати, смотрел в потолок и думал, где найти эти две тысячи. Взять в долг? Влезать в долги я не любил. Заработать? Но где я найду работу за пару дней? Хоть цирк еще через две недели, билет нужно покупать уже сейчас.

А затем в голову пришла идея.

Я прошелся по дому в поисках того, что можно продать. Я нашел куртку, которую давно не носил, неиспользуемые кофемолку и блендер, надоевшие Янке игрушки, свои почти новые, но неудобные кроссовки. Все это я выставил на «Авито» и через пару дней, продав кроссовки, получил полторы тысячи, а еще через неделю ушел Янкин «Ферби». За него я выручил тысячу.

Я отдал Янке деньги за цирк, чтобы передала классной руководительнице. Лицо сестренки просияло. Давно я ее такой счастливой не видел. А вот себя я счастливым совсем не чувствовал. Наоборот, будто в дерьме измазался. До чего докатилась семья? Продаем вещи… И вроде ерунда ― продал-то все ненужное, но стало так тревожно за будущее… Это я только начал продавать ненужное, а что потом? Я отчетливо представил себе пустой дом, где ни вещей, ни мебели, и Янку, которая ест посередине пустой кухни на полу из пластикового контейнера, потому что всю посуду брат тоже продал… Стало так паршиво, что захотелось выть.

Мне срочно понадобился мой антистресс.

Я распечатал Томины фотографии, расписал оскорбительными прозвищами и, придя в школу задолго до начала уроков, развесил их всюду. Забавно же… Многие посмеются, я подниму им настроение. Правда, одному человеку будет не до веселья. Так и вышло: весь день осыпаемая насмешками Тома сжимала кулаки и жевала губы. Взгляд был такой, будто она сейчас очень далеко отсюда.

Постепенно одноклассники перестали разговаривать с ней и принимать ее в компанию. На переменах она все чаще стояла вдвоем с Дашкой или вообще одна. Я был доволен. И абсолютно не сомневался, что я прав.

* * *

Буряков позвал меня на вписку на чью-то дачу. Я прикатил с Егором на квадроцикле и весь вечер отрывался. Вел себя, как дикарь: засорил туалет окурками, поджег скатерть, бросал шелуху от семечек на пол. На терраске я выл на луну с таким энтузиазмом, что с соседских участков грозно крикнули про полицию. Егору было явно неудобно. Он пытался усмирить меня, следил за мной и прибирал после меня. Видя, как друг носится по пятам с веником наперевес, я веселился только больше.

– Мы в гостях, Стас, ― наконец напомнил Егор, когда я лежал в пустой ванне, курил сигарету за сигаретой и тушил бычки о плитку. Друг подбирал их. ― Тебе было бы приятно, если гости так засрали твой дом?

– Да плевать мне на всех! ― осклабился я, растянувшись в ванне, будто на огромной мягкой постели. ― Я даже не знаю, чья эта хата.

– Но это не дает тебе право так себя вести.

– Я саранча, Егор, ты понимаешь? ― Я высыпал себе в рот последние крошки чипсов из пачки, и бо́льшая их часть просыпалась мимо. ― Я долбаная саранча. Я прихожу, уничтожаю все вокруг и иду дальше. И это так круто!