Ты умеешь хранить секреты?

– Я не собирался выкладывать все, – твердит Джек, шагая за мной. – И вообще не собирался ничего выкладывать. Поверь, Эмма, я сожалею.о случившемся не меньше тебя. Как только передача закончилась, я попросил вырезать эту часть. Они обещали. Я... – Он качает головой. – Я не знаю... увлекся, что ли... совершенно потерял чувство меры...

– Так ты увлекся? – Меня трясет от бешенства. – Джек, ты рассказал обо мне все! Выташил на свет мое грязное белье!

– Знаю, и мне очень жаль...

– Рассказал всему миру о моих трусиках, сексуальности, покрывале... и даже не объяснил, что это прикол...

– Эмма, прости...

– Даже выложил, сколько я вешу! – Мой голос срывается на визг. – И к тому же соврал!

– Эмма, мне правда ужасно жаль...

– Извини, но этого недостаточно! Ты разрушил мою жизнь!

– Я разрушил твою жизнь? – Он как-то странно смотрит на меня. – Разве твоя жизнь разрушена? Такое ли уж это несчастье, если люди знают о тебе правду?

– Я... я... – Я даже теряюсь, но тут же беру себя в руки. – Все смеялись надо мной. Да что там смеялись, издевались! Весь отдел. Особенно Артемис...

– Я ее уволю, – решительно перебивает Джек.

– И Ник.

– Его – тоже выгоню.

Джек на секунду задумывается:

– Как насчет такого: всякий, кто посмеет издеваться над тобой, немедленно вылетит на улицу.

Вот теперь мне становится смешно.

– Боюсь, так ты в два счета останешься без компании!

– Ну и пусть. Это будет мне хорошим уроком. Научит осмотрительности.

Мы смотрим друг на яруга, жмурясь от солнца. Я боюсь прижать руку к сильно забившемуся сердцу. И не знаю, что и думать.

– Не купите вереск на счастье?

Откуда-то взявшаяся женщина в розовой футболке сует мне под нос завернутую в фольгу веточку, но я раздраженно качаю головой.

– Вереск на счастье, сэр?

– Беру всю корзину, – отвечает Джек. – Похоже, удача мне понадобится.

Он вынимает бумажник, дает женщине две бумажки по пятьдесят фунтов и забирает корзину. И все это не сводя с меня глаз.

– Эмма, я очень хочу загладить свою вину, – продолжает он, едва женщина исчезает. – Не могли бы мы пообедать вместе? Выпить? Хотя бы сока?

Его губы дрожат в легкой улыбке, но я не могу улыбнуться в ответ. Слишком свежа обида. И я действительно сбита с толку. Душа начинает оттаивать... мне очень хочется ему поверить. Простить. Но разум все еще в смятении. Что-то тут не так. Что-то неправильно.

– Не знаю, – шепчу я, хмурясь. •

– Все шло прекрасно до тех пор, пока я не устроил этот спектакль... Нужно же было мне распустить свой проклятый язык!

– Так ли уж прекрасно? – спрашиваю я.

– А разве нет? – удивляется Джек, глядя на меня поверх вереска. – Я думал, все хорошо.

В моей голове роятся тревожные мысли. Не могу больше молчать. Нужно выложить всю правду. Но с чего начать?

– Джек, – спрашиваю я, – что ты делал в Шотландии, когда мы впервые встретились?

Джек мгновенно преображается. Лицо становится мрачным и замкнутым. Он отводит глаза.

– Эмма, боюсь, не могу тебе этого сказать.

– Почему же? – спрашиваю я, стараясь не раскричаться.

– Это... все очень запутанно.

– Ладно, – киваю я. – А куда ты так поспешно удрал со Свеном в тот вечер? Из парка? Даже свидание прервал.

Джек вздыхает:

– Эмма...

– А как насчет тех телефонных звонков в ресторане? Что тебя тогда расстроило?

На этот раз Джек даже не трудится отвечать. Я пожимаю плечами:

– Понятно. Джек, тебе приходило когда-нибудь в голову, что, пока мы были вместе, ты почти ничего о себе не рассказывал?

– Я... наверное, я просто слишком сдержан. Неужели это так важно?

– Для меня – да. Я делилась с тобой всем: мыслями, заботами – словом, всем. А ты ничего не захотел со мной делить.

– Это неправда. – Он делает шаг ко мне, и из громоздкой корзины медленно падают веточки вереска.

– Ну... или почти ничего. – Я прикрыг.аю глаза, пытаясь разобраться в собственных мыслях. – Видишь ли, отношения основаны на равенстве и доверии. Если человек делится с тобой, то и ты должен с ним делиться. Вспомни, ты даже не сказал мне, что собираешься выступить на телевидении.

– Ради Бога, это всего лишь дурацкое интервью! Девушка с полудюжиной пластиковых пакетов задевает корзину, и оттуда вываливается еще несколько веточек.

Джек в расстройстве сует корзину на заднее сиденье проезжающего мотоцикла.

– Эмма, ты слишком близко принимаешь к сердцу всякие пустяки.

– Я открыла тебе все свои секреты, – упрямо повторяю я. – А ты – ни одного.

Джек вздыхает:

– При всем моем к тебе уважении, Эмма, все же, согласись, это немного иное...

– Почему? Почему – иное?

– Да пойми же... В моей жизни существует немало весьма деликатных... тонких... крайне важных вещей...

– А в моей, значит, нет? – взрываюсь я, как ракета на взлете. – Воображаешь, что мои секреты менее важны, чем твои? Считаешь, мне не так больно, когда ты вещаешь о них по телевизору?! – Меня трясет. От бешенства. От разочарования. – Полагаю, это потому, что ты богат и влиятелен, а я... так кто я, Джек? Не помнишь? – Черт, опять эти слезы! Сентиментальная дура! – «Ничем не примечательная девушка»? «Обычная, ничем не примечательная девушка»?