Ты умница, детка!

Некстати вспомнились слова Игната, когда он назвал Павлика сложным ребенком. Вернее, такое предположение выдала она, но водитель Бурова его не стал оспаривать. Павлика можно было назвать каким угодно ребенком — не в меру подвижным временами; частенько не самым усидчивым, если дело не касалось музыки; довольно строптивым, особенно когда речь шла о еде; но только не сложным. И Влада успела привязаться к нему. Вот уж не думала, что ей так понравится быть няней. Но тут, скорее всего, решающую роль играл именно ребенок — Павлика невозможно было сравнивать с кем-то еще. Порой Владе он казался уникальным и даже гениальным, особенно когда схватывал на лету не самую простую науку для детского мозга — чтение. Но за несколько дней они выучили все буквы, и он уже более-менее складно составлял из них слова.

— Что-нибудь очень красивое! — с восторженным придыханием проговорил Павлик. — И не сильно быстрое…

Влада уже поняла, что музыка мальчику нравится плавная, мелодичная. Что он не любитель маршей, хоть сама она и находила в них определенное очарование. Не сильно впечатляли его и танцевальные композиции, если это не был вальс… Ну значит, сыграет она ему вальс.

— Сегодня я тебе исполню Шопена, вальс до-диез минор — запоминай! — с улыбкой, но назидательно сказала Влада. Ведь ее исполнение — это тоже было частью обучения. Пианист, прежде всего, внимательный слушатель и почитатель.

— До-диез минор, — серьезно повторил Павлик. — Шопен.

— Молодец! — похвалила Влада и вознесла руки над клавишами.

Она закрыла глаза и настроилась на волшебство — этот момент, когда пальцы касались клавиш, и рождалась мелодия, она считала именно волшебством.

Несчастная любовь к женщине, тоска по родине и, наверное, еще много всего Шопен вложил в эти ноты, когда плел из них кружево вальса. Утонченный болезненный и восторженный юноша страстно любил Жорж Санд. Она же его не ценила и не видела в нем гения. По мнению Влады, Жорж Санд слишком любила себя и свободу, чтобы преклоняться перед чем-то еще. А бедный Шопен умер от болезни легких через два года после написания этого вальса. История жизни композитора всегда казалась Владе щемяще-грустной.

— Блестяще! Виртуозно! Гениально! — заставил Владу вздрогнуть громкий голос с иностранным акцентом, как только стих последний аккорд вальса.

Она повернулась на крутящемся стуле и посреди гостиной увидела Бурова и еще одного высокого мужчину в очках с благородной проседью в черных волосах и с иголочки одетого в темно-серый костюм и блестящие остроносые ботинки. Влада сразу поняла, что это и есть импозантный иностранный гость Бурова, который, к слову, практически чисто говорил по-русски.

— А ведь я вас уже видел и слышал на концерте классической музыки! — воскликнул гость. — Но, как?.. Как тебе удалось заманить в свой дом эту фрау?.. — снова посмотрел гость на Владу.

Ну если он назвал ее «фрау», значит, он немец. И Владе стало интересно, что же ответит Буров. Сама она скромно продолжала хранить молчание, хоть подобный восторг и тешил ее самолюбие.

— Знакомьтесь, это Влада Кис — та самая пианистка, которую ты видел на концерте. А это мой… хороший приятель Карл Штольц, — вежливо представил их друг-другу Буров. Перед словом «приятель», правда, несколько забуксовал, и Влада, почему-то, подумала, что виной тому недавний спор этих двоих.

— Не могу передать, как рад нашему знакомству! — продолжал сыпать комплиментами Штольц. — И я намерен его закрепить, фрау Кис. Не согласитесь ли вы поужинать со мной в ресторане сегодня вечером?

Ответить Влада не успела. За нее это сделал Буров.

— Вообще-то, Карл, она няня моего сына.

К слову о Павлике. Мальчика явно заинтересовала беседа взрослых. Как говорят в народе, он сидел и грел уши и делал это с видимым удовольствием. Владу даже поразил этот факт.

— Как няня?! — изумился Штольц. — Неужели это правда, фрау Кис?

— Няня я временно, надеюсь, — характерно посмотрела Влада на Бурова. — Я учу Павлика игре на фортепиано, — погладила она мальчика по голове.

— Не важно! Сегодня вечером она занята, — упрямо гнул свою линию Буров и, как обычно, делал это в хамоватой манере. Ну и Владу это разозлило.

— Кирилл Сергеевич, чувствуете вы себя уже почти хорошо. С Павликом вы можете остаться сегодня и сами. А я бы хотела эту ночь провести у себя дома, — сухо проговорила она и повернулась к Штольцу. — Я согласна сегодня поужинать с вами, — с торжествующей улыбкой закончила.

Глава 28

— И все же, Кирилл, как ты смог заполучить в качестве учителя музыки настоящую пианистку — виртуоза, можно сказать, своего дела? — повернулся к нему Штольц, когда они подошли к его машине.

Кирилл вышел проводить гостя, хоть и больше всего сейчас ему хотелось расквасить немцу морду.

— Харизма, Карл. Природное обаяние. Передо мной ни одна женщина еще не смогла устоять, — расплылся в ехидной улыбке Кирилл.

— Так уж и не одна? — недоверчиво усмехнулся Штольц.

— Именно, Карл, именно. Мне их стоит только поманить… говорю тебе без излишней скромности.